Александр Михайлов был из тех появившихся тогда многочисленных русских мальчиков — «великих критиков», рожденных временемсвободы. О них Достоевский сказал: «Если русскому школьнику дать карту звездного неба, он и ее немедленно исправит». Уже в гимназии Саша Михайлов заболел идеей переустроить этот несовершенный мир. И тотчас почувствовал себя тогда, как он сам писал, — «много вышесвоих сверстников». И сверстники это признали. Михайлов был лиде­ром в дружбе с красавцем и силачом Баранниковым. Много способ­ствовал его революционному образованию. Михайлов, конечно же,принял участие в хождении в народ, но скоро разочаровался. Он вернулся в столицу сторонником беспощадного террора. Александр Ми­хайлов становится лидером «политиков»-террористов.

Вот к нему на нелегальную квартиру и пришел Александр Соловьев.

Вспоминает Александр Михайлов: «Зная, что я близко стою к партии «Земля и воля», он открыл мне свою душу».

Оказалось, душа приехавшего Александра Соловьева жаждала — убить царя. И за этим он явился в столицу.

Соловьев объясняет Михайлову: «Смерть императора может сделать поворот в общественной жизни... То недовольство, которое теперь вы­ражается глухим ропотом народа, вспыхнет в местностях, где оно наи­более остро чувствуется, и затем широко разольется повсеместно. Ну­жен лишь толчок, чтобы все поднялось».

Вот так через 12 лет он излагает Александру Михайлову те же са­мые идеи, которые привели Каракозова к решетке Летнего сада. Убить царя — и все тотчас случится. И он просит содействия «Земли и воли».

Целеустремленность Соловьева понравилось Робеспьеру-Михайлову. Для начала они отправляются покупать револьвер Соловьеву. «Выбрали американский с большими стволами — с такими охотятся на медведей». И оттого револьвер назывался «Медвежатник». По революционной тер­минологии русский царь часто именовался «Медведем». Так что соответ­ствующий револьвер выбрали молодые люди для подобной охоты.

Но не успел Михайлов снабдить оружием одного цареубийцу, как к нему пришел... другой! В Петербург приехал из Харькова еще один провинциал— Григорий Гольденберг.Тоже член партии «Земля и воля», прославившийся удачным убийством харьковского генерал-губернатора Кропоткина.

Возбужденный своим успехом в Харькове, Гольденберг приехал в столицу за продолжением успеха — убить царя. И он тоже просит содействия петербургской «Земли и воли». Трудно отказать такому заслуженному человеку!

Михайлов сообщает о волнующей ситуации другому лидеру «поли­тиков» Александру Квятковскому. И они решают устроить встречу между двумя приехавшими цареубийцами.

РОЖДЕНИЕ СМЕРТНИКОВ

Встретились в трактире. И здесь за рюмкой водки выяснилось чрезвычай­ное: перед Михайловым и Квятковским сидели террористы нового, неви­данного прежде типа. Оказывается, оба покушавшихся, понимая, что вряд ли молжно будет спастись от многочисленной царской охраны, бежать с места убийства не собирались... Убив царя, они оба, не сговариваясь, при­думали тотчас принять яд и уйти из жизни с именем, покрытым тайной. Это был новый тип террористов — террорист-смертник. Квятковский и Михайлов сидели в замешательстве. «Мы... в то время еще не были приготовлены к самопожертвова­нию и явствовали это. Сознание такого нашего положения между дву­мя, обрекавшими себя на смерть, отнимало у нас всякую нравствен­ную возможность принять участие в выборе того или другого», — вспо­минал Михайлов. Но принять участие пришлось. Еврею Гольденбергу, решившему убить русского царя, Михайлов вынужден был объяснить: «Необходимо избегать возможности дать повод правительству обрушиться своими репрессалиями на какое-либо сословие или национальность... чтобы на голову целых миллионов не упали бы новые тяжести».

Так он объяснил Гольденбергу, что еврей, убивший царя, откроет серию жесточайших еврейских погромов по всей России. Соловьев тотчас подхватил высказанное соображение. И сказал: «Только я удовлетворяю всем условиям. Мне необходимо идти. Это мое дело, Александр II мой, и я его никому не уступлю».

И Гольденберг согласился без спора.

БИТВА В «ЗЕМЛЕ И ВОЛЕ»

Приезд Соловьева оказался детонатором, взорвавшим «Землю и волю». На конспиративной квартире состоялось собрание петербургских «землевольцев». Александр Михайлов доложил о решении Соловьева.

Николай Морозов вспоминает: «Александр Михайлов, доложив на собрании о готовившемся покушении, просил представить в распоря­жение Соловьева лошадь для бегства после покушения и кого-нибудьиз членов общества, чтобы исполнить обязанности кучера...»

Так что Михайлов все-таки решил помочь смертнику остаться живым. И тут началось! «Деревенщина» с криками требовала, «чтобы не толь­ко не было оказано никакого содействия приехавшему на цареубий­ство, но чтобы сам он был схвачен, связан и вывезен вон из Петербурга, как сумасшедший!»

Им яростно возражали! Они гневно кричали в ответ, что в таком случае сами помешают Соловьеву. Один из них, некто Попов, среди общего крика и смятения прокричал: «Я сам убью губителя народни­ческого дела, если ничего другого с ним нельзя сделать!» Они понима­ли, какая волна репрессий обрушится после этого убийства. И как при­дется сворачивать любимую работу в деревне... Лидер «деревенщины», тогдашний теоретик народничества Георгий Плеханов произнес речь: «Под влиянием ваших затей наша организация вынуждена будет по­кидать одну за другой наши старые области деятельности, подобно тому как Рим покидал одну за другой свои провинции под напором варва­ров... А единственной переменой после этого убийства будет только то, что после имени Александр появится три палочки вместо двух... Алек­сандра Второго сменит Александр Третий! И все!»

Однако большинство держалось другого мнения. Они объявили, что хотя сами не будут помогать Соловьеву ввиду обнаружившихся разно­гласий, но ни в каком случае не запретят отдельным членам оказать ему посильную помощь.

И тогда собрание окончательно превратилось в общий яростныйкрик. Кто-то из «деревенщины» кричал, что если появится новый Ка­ракозов, он готов быть новым Комиссаровым. В ответ кричали «политики»: «Уж не хотите ли донести? Тогда мы свами будем поступать, как с доносчиками!» В ответ кричала «деревенщина»: «Уж не хотите ли вы нас убивать? Если так, то не забывайте, что мы стреляем не хуже вас».

И в этот миг, когда они уже были готовы взяться за оружие, раздался звонок во входную дверь.

«Господа, полиция! — воскликнул Михайлов. — Мы, конечно, будем защищаться!?» Каждый из присутствующих молча вынул из кармана свой револьвер и взвел курок.

Михайлов пошел отворить дверь. Еще минуту — и раздался бы залп, но тревога оказалась ложной: Михайлов вернулся с известием, что зво­нил дворник, явившийся по какому-то делу.

Но эта ложная тревога положила конец бурным сценам. И вскоре после нее собрание спокойно разошлось.

«Но все унесли с собой убеждение, что старое, некогда доброе един­ство общества "Земля и воля" разрушено, и теперь каждое направле­ние пойдет своей дорогой», — вспоминал Плеханов. Раскол «Земли и воли» стал неизбежен.