«Да куда же он пропал? Целый день сидит у Агариных? Что там делать? – мучилась она, расхаживая по залитой вечерним светом веранде, через которую то и дело проносились с тревожным щебетом ласточки. – Вот-вот гроза начнётся… А ещё этот Стриж, будь он неладен! Четвёртого дня у Истратиных кого-то топором зарубили, вся округа гудит… И у Трентицкого ригу сожгли. Воистину, ничего этот Стриж не боится… И не попался ведь, разбойник, до сих пор! Это, правда, в десяти верстах от нас, но всё же… Ведь солнце скоро сядет!»

Мысли Насти были прерваны нарастающим топотом, и на веранду влетела Дунька:

– Барыня! Никита Владимирыч, кажись, едут!

– Ну, слава богу! – облегчённо перекрестилась Настя и, подобрав юбки, торопливо спустилась по ступенькам в сад.

В двух шагах, в клумбе, по-прежнему виднелся коричневый сарафан Василисы. Настя ничего не рассказывала ей о своих планах насчёт агаринского садовника, опасаясь понапрасну расстроить девку, если дело не выгорит, и сейчас волновалась так, что сердце, казалось, вот-вот лопнет. Удалось ли?..

Дрожки, запряжённые двумя преклонных лет сивками, медленно вкатились в ворота. Ещё не подойдя к ним, Настя почувствовала, как ударила в сердце радость. В экипаже, рядом с фуражкой мужа, белела седая голова. Всплеснув руками, Настя кинулась было бегом к воротам, но Дунька немедленно ухватила её за подол:

– Барыня!!! Да что ж это за наказание! Нешто можно вам в вашем-то положенье?!.

– Господи, да я опять забыла! – Настя с неохотой перешла на шаг и подошла к дрожкам очень чинно. – Добрый вечер, Никита Владимирович! Ну, так что же у Агариных?

Закатов выпрыгнул на дорожку, улыбнулся.

– Что ж… Вот тот, кто был тебе нужен. Евсеич, дай-ка я тебя, борода, осторожненько выну…

– Барин, господь с вами, сами мы смогём… – послышалось слабое старческое дребезжание, и через край дрожек испуганно выглянул крошечный старичок со сморщенным, как печёное яблоко, лицом. Его редкая бородёнка и седые волосы, венчиком стоявшие вокруг обширной лысины, казались розовыми в закатном свете. Он растерянно осматривался, мигая слезящимися, выцветшими глазами. Выбравшись из дрожек, он потоптался на месте, суетливо поклонился Насте, слабо улыбнулся дворовым, сгрудившимся в нескольких шагах… И тут раздался пронзительный крик:

– Дедушка!!! Родненький! Царица небесная, Господи-и-и!!! Да откуда же, откуда?!. Как это?!

Василиса, не одёрнув подола, мелькая голыми ногами, со всех ног летела к дрожкам. Она обхватила старичка, чуть не подняв его на руки, и тот слабо затрепыхался в её судорожных объятиях.

– Васёнка… Девонька… Вот и привёл Господь… И кто б подумать мог… Ручку барину целуй скорей…

Целовать руку Васёна не стала. Она распласталась по траве и приникла к рыжему, пыльному сапогу Закатова:

– Вечная я раба ваша, барин… До смерти, до могилы…

– Встань, дура, с ума ты, что ли, сошла?! – рявкнул Никита, рывком поднимая рыдающую девку на ноги, – но та снова рухнула наземь. – Воистину, рехнулась… Настя, да приведи ты её в чувство! Смотри, у неё же истерика!

Это было правдой. Василиса силилась подняться с земли – и не могла, дрожа с головы до ног и давясь сухими рыданиями. Настя, осторожно обняв девку за плечи, повела её вглубь сада. Следом Дунька так же бережно вела Евсеича. Закатов проводил всю группу глазами. С облегчением перекрестился, шумно вздохнул и, сняв фуражку, провёл ладонью по мокрым от пота волосам. Сердито глянул на сбежавшуюся дворню и, отвернувшись, быстро пошёл в дом.

– Власьевна-а-а! Щи остались?

Сидя за столом, Никита приканчивал уже вторую миску щей, когда в столовую своей обычной порывистой походкой вошла Настя. Её чёрные глаза сияли.

– Боже мой, как же я вам благодарна, Никита Владимирович!

– Васёна пришла в себя? – Закатову было неловко, и он старался скрыть это за напускной ворчливостью. – Я всё боялся, что она придушит от восторга собственного деда!

– Слава богу, отпоили водой. – Настя тяжело вздохнула. – Право, это я виновата. Надо было её предупредить заранее. Но, с другой стороны, – что, если бы у вас ничего не вышло?.. Пожалуй, она ещё повесилась бы в сарае… Страшно любит деда, кто бы мог подумать?..

– И крестьянки любить умеют, – с усмешкой пожал плечами Закатов, который терпеть не мог Карамзина.

Но Настя не читала «Бедной Лизы» и серьёзно кивнула. И тут же снова широко улыбнулась:

– Но как же вы Агарина-то уломали? Поди, не хотел продавать? Вы всё ему сказали, как я просила?

– Слово в слово, не сомневайся. И ты совершенно права оказалась – нипочём продавать не хотел, каналья! «Бог с вами, Никита Владимирович! Мой Евсеич вовсе плох, ещё помрёт со дня на день, как же я с вас деньги взять за него посмею?» Насилу я его убедил, что с паршивой овцы хоть шерсти клок. И что в случае Евсеичевой кончины он останется в убытке, а так – хоть пятьсот рублей…

– Вы пятьсот рублей за него отдали?!

– Если бы… Все восемьсот. Агарины своего не упустят, уж будь покойна, – саркастически заметил Закатов. – Но, думаю…

– Ничего, дед того стоит, – твёрдо сказала Настя. – Надеюсь, вдвоём они приведут сад в порядок.

– Уверен, – Закатов улыбнулся. – Знаешь, я до этого никогда цветами-то не увлекался. Казалось – бесполезно, только зря отвлекать людей от дела… Но, гляжу, у вас с Василисой отменно получается! Двор просто узнать нельзя! А если ещё и Евсеич пособит… У Агариных-то лучший сад в округе его стараниями! Если бы старик при смерти не был, Агарин бы и не продал ни за что, выжига.

– Как мне вас благодарить, Никита Владимирович? – без улыбки спросила Настя. – Это ведь был мой каприз. Простой каприз брюхатой бабы. Если бы вы хотя бы меня любили…

– Я люблю тебя, – ровно сказал Закатов.

– Бросьте, – так же ровно отозвалась она. – Не нам с вами о любви толковать… Но из-за этого ваш поступок вдвойне ценен. Вы сделали приятное мне – и осчастливили двух других людей. Это дорогого стоит, спасибо вам.

– Стало быть, я прощён? – невесело улыбнулся Закатов.

Настя удивлённо подняла брови.

– О чём вы?

– Мне показалось, что вчера ты была обижена на меня. Там, ночью, у цыган…

– Глупости. Я, видно, слишком вчера устала. Может, сказала вам что-то лишнее… Ну да Дунька уверяет, что в моём положении это даже деревенским бабам позволительно. Лучше вы меня простите. – Настя улыбнулась, протянула мужу руку. Никита бережно поцеловал её. Чувствуя, что надо бы сказать что-то ещё, нахмурился, подбирая слова, но Настя не стала ждать. Осторожно освободила пальцы и быстрым шагом вышла из столовой.

За окном смерклось: туча обложила всю усадьбу. Ветер рванул полотняную занавеску, стукнул ставнем, и в столовой стало совсем темно. Бледный сполох молнии с глухим ворчанием озарил сад. Тревожно зашумели кусты сирени, мелко затрепетал плющ на стене. В задумчивости Никита доел остывшие щи, отложил ложку, подошёл к окну. Там уже ударили в пыль первые тяжкие капли. Порыв ветра сорвал с забора половик, швырнул его в крапиву. Придерживая ставень, Закатов наблюдал за тем, как бесстрашная Дунька, перекрикивая ругательствами ветер, лезет за половиком в жгучие заросли.