– Кто-кто? – заинтересовалась Настя. – Нашего уезда господин?

– Нет, это мой знакомый москвич, – серьёзно пояснил Никита. – Видишь ли, если я явлюсь к Агарину и объявлю, что намерен купить его умирающего садовника лишь для того, чтобы его внучка не убивалась… Боюсь, он поедет к предводителю и потребует, чтобы у меня имение приняли в опеку. Как у сумасшедшего.

– Он сам сумасшедший, этот ваш Агарин! – взвилась Настя. – Хуже, чем у него, нигде во всём уезде с людьми не обходятся! Посмотрите на эту Васёну! И на её жениха несостоявшегося, из-за которого теперь на версту от дома отъехать страшно! И на…

– Ещё два года назад в моём имении творились вещи пострашнее, – глядя в сторону, напомнил Закатов.

– Но в этом не было никакой вашей вины! – горячо заявила Настя. – Не спорьте, я знаю! Вы не допустили бы никогда! И что это за радость – выставлять себя извергом! Ещё скажите, что вы такой же, как этот живодёр Агарин!

Закатов невольно усмехнулся: так страстно Настя защищала его от себя самого.

– И потом, можно же придумать что-то! – не замечая его улыбки, Настя увлечённо продолжала рассуждать вслух. – Ну, скажите ему, что беременная жена сошла с ума и вздумала разводить у себя роскошные сады, а никто в имении ничего в этом не смыслит. А приглашать садовника за деньги – накладно, и не будет ли в таком случае Мефодий Аполлонович любезен… Что с вами, Никита Владимирович?

– Настя, ты… боже мой, ты ждёшь ребёнка?!

Она сразу умолкла, закусив губу. Узкие глаза её вспыхнули в свете месяца и метнулись в сторону. Никита, взяв жену за плечи, тщетно пытался снова поймать её взгляд.

– Настя, отчего ты молчишь? Это так? В самом деле так? Господи… Почему ж ты мне не сказала?

– Не хотела беспокоить попусту, – по-прежнему глядя мимо него, пожала она плечами. – Да и времени ещё мало прошло…

– Что значит «мало»? Когда же ты поняла… почувствовала?..

– Уже пятый месяц, – помедлив, созналась она. – Вы, ради бога, простите меня, что я вам так некстати… Но уж теперь ничего не поделаешь, и…

– Настя, но почему… – Закатов был так растерян и сбит с толку, что не мог найти слов. – Почему же… Отчего ты не говорила мне? Зачем молчала столько времени? Чёрт, и ведь ещё ездила по работам, возилась с этими девками… Настя! Ну как же так можно?!

– Всё можно, государь мой, – со странной улыбкой заметила Настя. – Бабы вон до последнего мига в поле жнут, а я чем их хуже? Такая же баба и есть.

– Но зачем же намеренно вгонять себя в положение холопки?! И почему я оказался недостоин знать, что ты в тягости? Я ведь, кажется, твой муж! И ребёнок этот в некотором роде и мой тоже! Ты могла бы обрадовать меня…

– Ничуть бы вы не обрадовались, – спокойно сказала она. – И сейчас не рады. А впрочем, какая разница. Теперь вы знаете, и что с того? Таковы уж последствия супружеской жизни.

– Настя, отчего ты такая? – взволнованно спросил он, насильно разворачивая к себе жену и глядя в её застывшее лицо. – Что случилось? Я в чём-то провинился перед тобой и не знаю об этом?

– Господь с вами, Никита Владимирович! Ни в чём вы не виноваты! – без насмешки, даже слегка испуганно сказала она, впервые прямо взглянув ему в глаза. – И сами знаете, что, женившись на мне, вы меня спасли. И я это буду помнить до самой смерти. Это я ошиблась… Если вы желаете, чтобы я вас уведомляла всякий раз, как почувствую себя брюхатой, – извольте. Я не могла знать, что для вас это имеет такое значение. Власьевна посоветовала мне молчать, сколько будет можно, чтобы не сглазили… И я подумала, что она, может быть, права…

Он молчал, чувствуя себя полным дураком. Настя некоторое время внимательно смотрела на него. Затем осторожно сказала:

– Никита Владимирович, уж поздно… Мне, пожалуй, надо ехать домой. Так как же решим с агаринским садовником?

– Я поеду туда завтра, – поспешно сказал он. – И постараюсь сделать всё возможное. Поверь мне, Настя, я…

– Благодарю вас, – перебила она. – Возвращайтесь домой, как управитесь, а я… Мне уже пора.

Никита не успел оглянуться – а жены уже не было рядом: она исчезла в тумане, как привидение. Он стоял один на пустой дороге. Сверху насмешливо косился месяц. Где-то совсем рядом фыркали цыганские кони, слышался поддразнивающий мужской голос, ему со смехом отвечал девичий. Потом захохотали оба. Раздался плеск, и Закатов понял, что каким-то образом добрёл в тумане до берега реки.

«Так ведь и в воду свалиться недолго… Что за туман нынче, не видать ничего!» – Закатов медленно повернулся, пошёл назад, на мутно светящиеся огоньки табора. Весенняя ночь была тёплой, но Никита чувствовал озноб. На душе было тягостно.

Только сейчас он сообразил, что Настя ушла одна – сквозь ночь и туман, мимо цыган, которых она, кажется, боялась. А ему, законному супругу, и в голову не пришло задержать, проводить, лично отконвоировать до дому, махнув рукой на все свои дела в таборе… Коих, к слову сказать, у него и не было вовсе. Просто поддался старой привычке приходить к цыганам, слушать их голоса и песни, видеть эти чёрные разбойничьи рожи – только и всего. А единственная женщина, которая согласилась жить с ним до конца своих дней, теперь едет домой одна, в темноте… В округе орудует этот Стриж, а с Настей – никого.

«И, спрашивается, кто ты, брат Закатов, после всего этого?!» – совершенно Мишкиными словами подумал про себя Никита. Остановился, усмехнулся в темноте. Вполголоса ответил: так, словно друг был рядом и мог его слышать:

– Сущая скотина и свинья. Ты прав. И всегда был прав.

Рядом было тихо: голоса у реки умолкли. Постояв немного, Никита пошёл дальше. Из-под ног с тихим писком выскочила полёвка. Совсем рядом, чуть не задев его щёку мягким крылом, бесшумно пронеслась охотящаяся сова. Собачий лай со стороны деревни стих, и отчётливей раздалась в тёмном свежем воздухе цыганская песня. Никита машинально прислушался. Криво усмехнулся, подумав о том, что за минувшие три года так и не решился написать Мишке о том, что теперь женат.

«Да, скотина и свинья. И трус вдобавок. Потому что прекрасно знаешь, ЧТО Мишка напишет тебе в ответ. Но… Что же ещё можно было сделать? Ведь для Насти всё же лучше, я надеюсь, жить со мной, чем в приживалках у тётки под Витебском! Она сама сколько раз говорила об этом, а лгать она совершенно не умеет. Да и нужды нет! И я никогда не лгал ей, она знает, почему я женился… Ни о какой любви и речи не было… Но разве я первый, разве последний?..» Но тут, словно в ответ на эти мысли, Никита так отчётливо представил себе лицо своего друга, что по спине пробежали мурашки.

«Мишка, ей-богу, шёл бы ты к чёрту! – с тоской подумал он. – Сам бы вот посидел в одиночестве целую зиму! В глухой деревне, без книг, без развлечений, с одним вечно пьяным Кузьмой в сенях и дурой-кухаркой… Поглядел бы я на тебя тогда! И моя Настя жила так же. С пьяницей-отцом, который часа в своей жизни о ней не думал! Без приданого, без малейшей возможности устроить свою судьбу… На этаком безрыбье и я оказался жирным карасём – так кому же от этого плохо? Жизни ты не нюхал, брат, у маменьки да старших братьев под мышкой, так что заткнись!»