Развели. Я ведь действительно поверил, что это Лана. Хотя бы она так никогда не сделала. Но мне нужен был повод, рычаг. Чтобы сорвался с цепи и бросился к мышке.

Потом… забылось. Похрен, кто и когда сделал фото, похрен как. У меня была Лана, ребенок, разборки. Стерлось, стало незначительным. Было и было, а со скандалом я справлюсь.

— И как ты это сделал?

— Ты мне ключи давал как-то. Затянуть похожую девчонку, прикрыть лицо телефоном. И всё готово, только капля магии фотошопа.

— Ты…

— Тигран Рустамович, уже можно, — молоденькая медсестра выскакивает на улицу, кивая. — Сказали, чтобы вас позвали. Пойдёмте, я провожу.

— Ещё закончим.

Бросаю Алану, а сам несусь. К жене, дочери. На ходу забрасываю жвачку, скидываю где-то пальто. Жаль кофе не успел выпить, притушить запах табака. Тщательно мою руку, прежде чем зайти в палату, избавляюсь от следов курения.

Сотню раз проверяю, плотно ли сидит халат и бахилы, ничего ли лишнего. Боюсь сделать что-то не так, навредить в первые же минуты жизни. Кажется, кто-то из персонала хихикает за спиной, но плевать.

— Привет, — мышка выглядит бледной, влажные волосы прилипли к лицу. Девушка только кивает, крепче прижимая к себе ребенка. — Как вы тут?

— Задумываемся о том, что одного ребенка на ближайшие лет десять нам хватит.

— Полностью согласен.

Я присаживаюсь рядом с Ланой, разглядывая свою дочь. Дочь. Никогда не думал, что у меня будут дети. Не свои, точно. Да и приемного я бы не брал, зачем? Провести через свои стадии болезни и повредить детскую психику?

А теперь я отец. С крошечной дочерью, которая морщит носик. Такая маленькая, красивая. Сжимает кулачки, кривит губки. Прелесть, сплошная прелесть с темными волосиками матери.

— Моя красавица.

— Да, такая хорошенькая, — Лана вымученно улыбается, стреляя взглядом.

— Я о тебе, мышка. Хотя мышонок вся в тебя, красотка.

— Ты не будешь дочь называть мышонком!

— Ну, раз имя мы не придумали…

Я отдал это право Лане, она ведь носит, ей рожать. Думаю, право выбора она заслуживает больше меня. А я буду любить ребенка не зависимо от того, какое имя у него будет.

— Сегодня двадцать четвертое декабря, — Лана тянет слова, прикусывая губу. — Канун католического Рождества. Может… Ева? Как тебе.

— Прекрасное имя. Ну как, мышонок, тебе нравится? — малышка не плачет, видимо, знак согласия. А Лана бьёт меня локтем. — Что такое?

— Прекрати так называть её.

— Не ревнуй, ты самая главная мышка в моей жизни. Но раз мы сошлись на одном ребенке, то нужно же мне хоть как-то восполнять это?

— Да, сошлись.

А то, что два года спустя Лана снова беременна — абсолютная случайность.

Которую мы планировали больше десяти месяцев.

— Ева, будь аккуратна.

— Да, мамочка.

Дочь перепрыгивает через канат на носу корабля, заставляя меня в очередной раз дернуться. Носится по палубе и хочет довести до сердечного приступа.

— Ева.

— Честно-честно, мамуль, не буду, — малыша падает на матрас рядышком, тянется к игрушкам. — Поделишься?

— Ня!

Марк без раздумий протягивает кубики Еве, принимаясь слюнявить другие. Пыхтит и цепляется за меня ручками, не давая забрать. Хнычет, но на меня это не работает.

Только качаю головой, приглаживая светлые волосики сына. При рождении он был совсем-совсем блондин, но теперь постепенно становится всё больше похож на отца.

Ева тискает брата, возмущаясь, что он слюнявый. Иногда мне кажется, что для неё Марк лучше любых пупсов. Хотя в три года, когда сын только родился, закатывала мне истерики. Никто не позволял брать на ручки, ведь Ева просто бы не удержала.

Но дочери хотелось играться сразу с братом, а не просыпаться из-за его плача. Шумоизоляция в доме отличная, но не всегда спасала. Теперь, в шесть лет, Ева может в полной мере играться с Марком.

— Мам, а мы плавать пойдём?

— Уже холодно, милая. Завтра утром, хорошо?

— Мы завтра тоже в море? Ура! Ты слышал, Мрак?

Мы с Тиграном, наконец, выбрались в отпуск. На яхте, как он когда-то мне обещал. Шесть лет мурыжил обещаниями, но это ладно. Сейчас время не поджимает, я могу наслаждаться каждым мгновением, не спешить.

Солнце медленно скрывается за горизонтом, окрашивая воду золотистой дорожкой. Я переживала, что маленьких детей будет укачивать на воде, но даже трехлетний Марк переносил путешествие отлично.

Это третий выход в море, сначала на пару часов, сегодня на весь день. Половину из которого мужчина проводит за работой, решая вопросы с крупными инвесторами.

Накидываю на плечи плед, потому что начинает холодать. Ещё немного и приятный бриз начнёт морозить. Надо торопить мужа, чтобы заканчивал переговоры. Мы не планировали проводить ночь в море.

— Мам! — Ева дергает меня за руку, забираясь на колени. — А мы тут будем ночевать или в отеле?

— А где тебе хочется?

— Тут!

— Об этом надо с папой договариваться.

— Ну мам, — дочь жмется губами к моей щеке, обхватывая ручками за шею. Маленькая подлиза. — Ты ему скажи, а он ослушается. Это ведь папа.

— Так это ведь ты хочешь.

— И Марк. Марк, кивни! Видишь? Ну мам… А я не буду бегать, честно-честно!

— Если «честно-честно».

Ева радостно визжит, а сын вторит ей. Вряд ли понимает, что здесь решалось, но поддерживает сестру. Они заводятся, начиная понемногу бесится. И у меня уходит уйма времени, чтобы успокоить детей.

Марк хнычет, просится на ручки. Обычно его в такие моменты укладывает Тигран, потому что это не малыш, а маленький мужчина, вес которого обрывает руки. Но муж занят, и я вожусь с сыном.

Здесь две каюты, одна из которых предназначена для детей. Они сегодня долго спали, и я боялась, что вечером не уложу. Но день на свежем воздухе творит чудеса. Марк уже сопит, прижимая к себе подушку в виде панды, а Ева сонно моргает.

— Мы честно-честно останемся?

— Я поговорю с папой, милая, — обещаю, поглаживая дочь по волосам. Укрываю одеялом и сижу рядом, пока не уснёт. — Но не могу сказать точно, вдруг нам нужно в город, а мы не знаем?

— А ты обними его, как всегда. И папа точно разрешит остаться!

— Хорошо, но позже. Ев, засыпай, солнышко. Как только папа освободится, я сразу с ним поговорю. Он пока работает.

— Не работает, он с какой-то тетей говорит, я слышала.