– Ладно! – примирительно произнес Мессер. – Не надо крови. Коли архив вам так дорог, забирайте. Этим бумажкам красная цена – три рубля в базарный день! – блеснул он знанием классических русских выражений. – А вы, профессор, беднягу Луку из-за них покалечили… Пошли…

Якобсен, еще не очень веря в победу, заметался, не зная, то ли сопровождать к выходу своих противников, то ли хватать папку. Наконец он принял решение и крикнул:

– Мистер Каленин! Бумаги оставляю вам! Сделайте так, чтобы они попали куда следует, как мы договорились. И скажите, что это от профессора Якобсена. Это я спас архив для истории… Пусть не забудут! Рот фронт!!!

Напоследок профессор вскинул вверх свой костистый, крепко сжатый кулак и выпрыгнул вслед за Мессером и Лукой на перрон…

Через несколько минут в вагоне появились немецкие пограничники, которые проверили документы Каленина, а потом принялись будить Куприна, обещая ссадить его с поезда, если он не придет в себя. И только появление на свет дипломатического паспорта, который Каленин извлек из кармана спящего куратора, частично сгладило проблему. Пограничники пригласили Каленина в купе проводника и прочли ему лекцию о правилах хорошего тона при пересечении границы. Они не без злорадства заметили, что пьяного русского, защищенного дипломатической неприкосновенностью, конечно же, из Германии выпустят. Но вот примут ли его в таком виде поляки – это большой вопрос.

До появления польских пограничников и таможенной службы Каленин успел вылить на голову Куприна пару бутылок воды. Он яростно тер ему уши, а тот в ответ охотно мычал, но не просыпался. Наконец он открыл мутные глаза и возмущенно пробормотал:

– Ну хватит уже… Больно… Что за ерунда?! Зачем вы водой?… Где мы?…

…Польские таможенники проявили вызывающую настойчивость в проверке багажа Каленина, тщательно осмотрев все сумки и чемоданы. Но особое внимание они уделили видавшему виды чемодану Куприна.

– Надолго в Москву? – на хорошем русском спросил один из них.

Куприн в ответ вяло развел непослушные руки – мол, в чем, собственно, дело.

– Чемодан практически пустой, – пояснил свое любопытство поляк. – Первый раз вижу, чтобы через границу везли тапочки, старые газеты и пустой футляр от электробритвы. А это чье? – поинтересовался он, показывая на папку с рисунками.

– Это мое! – поспешил ответить Каленин, с удивлением поглядывая на раскрытый чемодан Куприна, который действительно выглядел странно – будто его хозяин схватил первые попавшиеся вещи, швырнул их в чемодан и рванул на вокзал. – Я коллекционер. Купил у одного немца.

Офицер брезгливо щелкнул по физиономии Мессера и удивленно взглянул на Каленина:

– Эсэсовец? Странное у вас хобби… До видзения… – Он холодно козырнул и нарочито резко захлопнул за собой дверь купе…

Архив по-прежнему лежал на столе. Рисунок Мессера сверху, а остальное – в пухлой папке. Куприн, который медленно приходил в себя, краснея, произнес:

– Не пойму, как так получилось… Меня отравили, да?… Это был тот самый Мессер, о котором вы рассказывали?… Кошмар!.. Надеюсь, этот прискорбный эпизод останется между нами, Беркас Сергеевич?

Каленин, не поднимая головы, кивнул. Ему трудно было смотреть в виноватые глаза своего куратора, который явно переживал не самые лучшие минуты в своей жизни.

– Спасибо, – смущаясь еще больше, проговорил Куприн. Он энергично потер затылок, потом виски, а затем закрыл на секунду лицо руками и резким движением как бы смахнул с себя наваждение. – Ну, все! Забыли! Забыли, как страшный сон! Знаете что, давайте-ка от греха подальше спрячем эти бумаги. А то завтра днем наши таможенники начнут в них ковыряться. Вон поляки, в каждую щель заглянули. Гаврилыч! – крикнул Куприн. – Мы до конца еще не представляем, какую политическую бомбу везем в Союз! – подмигнул он Каленину. – Гаврилыч! – обратился он к появившемуся проводнику. – Наша таможня твой багаж досматривает?

– Да какой там багаж?! – мрачно отозвался проводник, имевший по-прежнему весьма жалкий вид. – Они мою дорожную сумку два раза в неделю видят. Спросят, ничего, мол, лишнего не везешь? И дальше идут…

– Знаешь что, давай-ка мы тебе кое-что отдадим. На сохранение, так сказать. Вот эту папку…

– А что в ней?

– Да бумаги всякие… Ничего противозаконного… Просто не хотим, чтобы в них рылись, вопросы лишние задавали…

– Давайте тогда их без папки положим, а в газету, что ли, завернем. Никто разворачивать не станет…

– А вот это идея! Как раз мои газеты пригодятся. Я не тот чемодан второпях схватил, – пояснил Куприн и, не спрашивая Каленина, стал доставать содержимое папки и заворачивать каждую стопку в отдельный сверток. – Убирай в свою сумку. Чтобы до самой Москвы никто туда больше не лазил!

Когда с архивом было покончено, Куприн принял расслабленную позу и, как прежде, покровительственно и чуть-чуть иронично обратился к Каленину:

– Да, Беркас Сергеевич! Мистика какая-то! Сколько раз архив ускользал от вас! А сколько раз вы врали мне?! Я уже и думать про него забыл… А тут мы обретаем его таким фантастическим образом! – Каленин обратил внимание на это многозначительное «мы». – Вы, Беркас Сергеевич, неисправимый везунчик! Я еще год назад, при нашем первом знакомстве, заметил, что вам, как принято говорить, благоволят звезды. Не спугните удачу. Она идет за вами по пятам! А теперь закрывайте купе – и спать. Как приедем, надо прямо с вокзала ехать на Лубянку. – Он победно улыбнулся. – Думаю, это будет сенсация мирового масштаба!..

Его принял моложавый генерал КГБ, который хотя и сохранял внешнюю приветливость, но разговаривал с Калениным жестко и строго.

– Значит, так, молодой человек, изучили мы ваше сочинение. Вы, видимо, перед поездкой в ФРГ детективов начитались? Иначе не придумали бы такую головокружительную историю. Так вот, докладываю вам! Прав оказался ваш мнимый Мессер! Все так называемые послеоперационные рисунки – подделка! Записи – тоже! Анализ бумаги, следов карандаша, другие детали – все говорит о том, что этим рисункам около года. Ну, может быть, полтора. Причем бумагу старили искусственно, чтобы создать видимость достоверности. Одним словом, обманули вас. И дипломата вашего! И нас тоже хотели обмануть!

Генерал встал, одернул мундир и назидательно произнес:

– Это провокация западных спецслужб – вот как это называется, молодой человек! Подсунули вашими руками фальшивку в расчете, что мы грянем во все колокола на весь мир: вот, мол, у нас досье на военных преступников. И обосрались бы, простите за выражение, перед всем прогрессивным человечеством! Чего и хотели те, кто вам эти картинки подсунул. А Якобсен этот, видно, как был эсэсовцем, так им и остался!

В течение всего разговора папка с рисунками лежала на столе перед генералом. Он то и дело тыкал в нее пальцем, а однажды даже приподнял, взвесил на руке и с раздражением снова швырнул на стол.