— Вполне. «Оказывается, у нас много общего».

В понедельник Джу не пришла на урок биологии.

Не зная, у кого узнать о состоянии подруги, Элли осталась после урока, подошла к Джерри и спросила, как дела у Джу.

— Как тебе известно, Джу нарушила основные школьные правила, — ответил Джерри, снимая очки в тонкой оправе. — И потому будет находиться под домашним арестом.

— Что это означает?

Джерри протер очки безупречно-чистым белым платком.

— Когда ее выпустят из лазарета, она будет оставаться в своей комнате, куда ей будут носить еду и учебные задания. Участвовать же в обычной жизни школы она не сможет.

Обдумывая его слова, Элли перебирала пальцами нижний край своей белой блузки.

— И как долго она будет находиться под этим… хм… домашним арестом?

Джерри вновь водрузил очки на нос.

— Неделю — если дальнейших нарушений школьных правил с ее стороны не последует и она будет справляться с учебными заданиями.

— А навещать ее можно?

Он покачал головой:

— Исключено. Считается, что она должна воспользоваться временем в изоляции, чтобы подумать над своим поведением и уделить больше внимания учебе.

Пока Джерри говорил, Элли смотрела в пол, но потом подняла глаза и с тревогой посмотрела на учителя.

— Но ей лучше? Я это к тому, что вчера она была не в себе. Не такая, как обычно, хочу я сказать.

Хотя Джерри надел очки, Элли не составило труда заметить, что глаза у него добрые.

— К сожалению, я ее не видел. Обратись к Изабелле или Элоизе. Впрочем, я не сомневаюсь, что она уже чувствует себя вполне прилично.

Элли кивнула:

— Спасибо, Джерри.

«Итак, Джу хотя и наказана, но не исключена, думала Элли, шагая по коридору. Лукас оказался прав». Потом Элли задалась вопросом, по-прежнему ли Джу пребывает в состоянии депрессии или уже выкарабкалась из нее и в психическом отношении вполне нормальна. Затем, правда, попеняла себе за этот вопрос, так как он показался ей нелояльным по отношению к подруге. С другой стороны, после вчерашнего происшествия она не знала, как ей относиться к Джу и можно ли в критический момент на нее положиться.

Разговор с Джерри задержал ее и она едва не опоздала на урок английского языка. По крайней мере, когда она вошла в класс, почти все ученики уже сидели на своих местах. И Элли опустилась на стул рядом с Картером, рисовавшим что-то в уголке своей тетради.

— Привет.

— И тебе привет. — Он поднял глаза, коротко улыбнулся ей, после чего вернулся к рисованию.

— Где ты был? — спросила она, доставая из сумки книги. — Я не видела тебя со вчерашнего утра.

Он со значением посмотрел на нее:

— Занимался разными важными делами, знаешь ли.

Она вопросительно изогнула бровь, но решила этой темы пока не касаться и, листая учебник, сказала другое:

— Джерри сообщил, что Джу посадят на неделю под домашний арест.

— Это послужит ей неплохим уроком, — сказал он, а потом добавил: — Смирительная рубашка, на мой взгляд, ей бы тоже не помешала.

— Доброе утро, класс, — прозвучал голос Изабеллы, избавивший Элли от необходимости реагировать на жесткие слова Картера. — Недавно мы закончили чтение и обсуждение произведений Т.С. Элиота, и на прошлой неделе я попросила вас прочитать книгу, которая, несомненно, оказала большое влияние на его творчество. Это «Рубаи» Омара Хайяма в переводе — надо отметить, превосходном, — Эдварда Фитцджеральда. Мы обсудили этот перевод в пятницу…

После того что произошло на прошлой неделе, Элли и думать забыла о пятничном уроке английского языка и теперь чувствовала себя очень неуверенно.

— Давайте начнем с моего любимого произведения — стиха LXIX. Клер, — тут она повернулась к маленькой хорошенькой блондиночке, — не могла бы ты освежить его у нас в памяти?

Элли при виде Клер ощутила смешанное чувство вины и ревности. Картер пришел на бал именно с Клер, и она с тех пор старательно избегала ее. Она помнила, с каким обожанием взирала Клер на Картера, но ее кавалер все время смотрел только на Элли.

Поднявшись с места, Клер нежным, как звон серебряного колокольчика, голоском прочитала:

Мир мгновенье, и я в нем мгновенье одно,

Сколько вздохов мне сделать за миг суждено?

Будь же весел, живой! Это бренное зданье

Никому во владенье навек не дано[8].

— Спасибо, Клер, — сказала Изабелла.

Усаживаясь на место, девушка с надеждой бросила взгляд на Картера, но тот смотрел только в свою тетрадь.

«Вот ужас-то», — подумала Элли и нарисовала в своей тетради посередине страницы черное сердце, которое затем пронзила стрелой.

Изабелла наклонилась над столом:

— Итак, что это, по-вашему, такое? По-моему, строки, написанные почти в экзистенциальной манере. Надеюсь, большинство из вас помнит об экзистенциализме? А кто не помнит — пусть наведается в библиотеку, поскольку эта тема войдет в ближайший тест. Мне нравятся и Омар Хайям, и западные экзистенциалисты за их безрадостный взгляд на жизнь и мрачный юмор. Баланс того и другого я назвала бы уникальным. Ну-с, о чем говорит нам Омар Хайям? Как вы думаете?

Когда Элли читала этот опус в воскресенье, словосочетание «бренное зданье» незамедлительно вызвало в ее сознании воспоминание о приключениях на крыше старой школы. Четверостишье так удачно вписывалось в произошедшее, что она невольно сделала движение, готовясь поднять руку. Но ее опередил Картер. Услышав его голос, она очень удивилась, поскольку полагала, что он не следит за обсуждением.

— Думаю, он считает людей чем-то вроде пешек, за которых все решает судьба — сколько и кому жить, когда умирать. Но как тогда быть с личным выбором? Разве мы не принимаем решения? Более того, мы даже можем посмеяться над смертью. А это уже проявление силы.

— Неплохо, — сказала Изабелла. — С другой стороны, не ограничен ли наш выбор все той же судьбой, которая определяет, «сколько вздохов» нам суждено сделать?

— Но это же абсурд! — послышался звучный голос Сильвиана из дальней части класса. Элли повернулась, чтобы взглянуть на него. — Все зависит от нас. Сила и власть в руках человека. А судьба? Что ж, судьба… Ее просто-напросто не существует. А коли так, то она ничем не может управлять.

— Типично, — пробормотал Картер.

Сильвиан прожег его взглядом:

— И что это должно означать, Картер?

Прежде чем Картер успел ответить, между ними встала Изабелла.

— Я рада, джентльмены, что вы так серьезно воспринимаете поэзию. Но прежде у меня на занятиях никогда не было ссор из-за Омара Хайяма и, надеюсь, не будет и впредь… О чем мы только что говорили? Ах да, о моем любимом стихе. Думаю, мы все несколько от него подустали. Поэтому перейдем к следующему. Стих, который нам сейчас кто-нибудь прочтет, идет в собрании четверостиший под номером…