– Скоро, – бросил Серый. И добавил: – Меня держись!

Эовин держалась. Щиты кое-как перебрались через невысокий вал мёртвых тел, двинулись вниз по склону. Они ползли медленно, но пятились теперь и Дикие.

– Дави! Дави! Дави! – вопили позади тхеремцы.

– Недолго, – с прежним хладнокровием заметил Серый. Вместе с Эовин и избранными бойцами своего отряда он придвигался всё ближе к боевому возу, служившему чем-то вроде подвижного форта в линии деревянных щитов – или же крепостной башни. Дикие избегали лезть на его высокие борта, выбирая, как им казалось, более лёгкую цель.

– Чего недолго? – Эовин опустила лук. Всё это время она стреляла и стреляла через бойницы, почти не целясь и не желая видеть, попадают ли куда-то её стрелы.

– Продержатся недолго. – Серый коротко ткнул вверх пикой, и уже почти перевалившийся через стену Дикий с коротким воплем рухнул сотнику под ноги. Тот равнодушно перешагнул через тело.

…Как всегда, он оказался прав. Расправившись с повозками, дикари навалились на линию деревянных щитов всей массой, не щадя себя. Топоры и палицы, стрелы и копья как невольников, так и тхеремцев собирали обильную жатву, однако и по их сторону стены погибшие падали всё чаще. Дикие скапливались в мёртвом пространстве у самого щита, сами тыкали в бойницы короткими копьями; и всё лезли и лезли наверх.

Серый бился, словно боевая машина, холодная, расчётливая, бесчувственная. Каждый его удар укладывал насмерть врага; вокруг него сбились самые сильные, упрямые и злые. Они держались, но вокруг них то тут, то там стали возникать прорывы, которые бросались затыкать харадские панцирники.

Ни одного олифанта так и не появилось.

А потом всё как-то разом изменилось.

Враг перехлестнул через преграду одновременно в десятке мест, и бросившиеся в бой харадские подкрепления уже не смогли его отбросить. Невольников начали оттеснять от линии щитов.

Серый снёс голову очередному дикарю, показавшемуся над стеной и в тот же миг скомандовал:

– За мной! В повозку! Руби привязь! – и сам первым рубанул по толстому железному крюку, перебив его с одного взмаха.

В повозке решили было, что пришла помощь; однако Серый немедля погнал всех уцелевших вниз, толкать её вперёд; его собственные бойцы заняли место наверху.

– Пошли! Бегите, как никогда в жизни не бегали! – в первый раз за всё сражение поднял он голос, и крик его показался Эовин отчего-то таким страшным, что она сама чуть не кинулась вниз, где невольники оторопело, но со старанием налегли на поперечные брусья, упираясь ногами в землю и двигая повозку.

Освобождённый воз покатился вниз по склону, набирая ход; засверкали крутящиеся косы, с хряском и хрупаньем рубя кости и плоть; и без того забрызганная кровью, повозка превратилась в истинную колесницу Смерти.

Сотник дождался одного-единственного верного момента.

Момента, когда дикари сцепились уже не только с невольниками, но когда в дело пришлось вступить всему харадскому войску. Когда никто уже не мог их преследовать и забрасывать горшочками с огнетворной смесью, которые сейчас щедро летели в перебирающихся через щиты Диких.

Воз Серого оставлял за собой широкую дорогу, вымощенную мертвыми телами; наверное, воины иных народов остановились бы, попытавшись справиться с врагом как-то иначе, но – не эти. С непонятным безумством они лезли и лезли на верную смерть. Оцарапанное случайной стрелой плечо Эовин кровоточило, но девушка даже не чувствовала боли. Развернувшееся избиение было страшным, неестественным, и юная роханка с трудом удерживалась, чтобы не упасть без чувств. Невольники из сотни Серого отлично справлялись без неё. Крепость на колесах прокладывала себе путь сквозь толщу вражеских отрядов и теперь вся, без остатка, была залита горячей человеческой кровью.

Дикие лезли на повозку со всех сторон, словно хотели остановить её голыми руками. Топорики пытались рубить потемневшие от крови серпы – бесполезно, воины бросались под колеса, чтобы уцепиться за торчащие копейные навершия и взобраться наверх – и тогда им кроили головы длинные топоры воинов Серого. Сам сотник не притронулся ни к копью, ни к луку. Не обращая внимания на кипящую вокруг бойню, на взлетавшие брызги крови, он смотрел по сторонам, отдавая команды. Самое опасное – застрять в грудах мёртвых тел, потерять ход и остановиться.

Но и враги уже убавились числом, и у них тоже не было сил преследовать одинокую повозку; прорвавши поневоле редкий их строй, боевой воз стремительно катился вниз по холму, и Серый властно направлял его бег в сторону, подальше от поля боя, туда, где виднелись какие-то заросли, до которых не добрался огонь.

– Налегай! – рявкнул вниз сотник, и толкавшие повозку невольники разом удвоили усилия. – Право! Ещё правее бери!

Здесь вновь начинался пологий склон, впереди, за полосой вытоптанной земли, виднелись края зарослей; чуть дальше и левее полыхали пожары, горели кустарники и сухая трава.

А далеко слева, за спинами воинства дикарей, Эовин разглядела небольшую кучку всадников. Деталей различить она не могла; и вдруг на их месте что-то ослепительно засверкало, жарким колючим светом, до боли в глазах, словно она пыталась смотреть прямиком на дневное светило.

Серый тоже смотрел туда, смотрел, не отрываясь и не мигая, словно ярчайший свет не резал ему глаза. Как у него так получалось?..

В жизни своей Фолко не видел ничего страшнее.

Он прошёл через множество битв, познал чёрное отчаяние на башнях обречённой крепости Кирдэна, когда казалось, что рушится весь мир. Изведал смертную горечь после поражения на Исенской Дуге, когда под ноги воинства Олмера легло тридцать тысяч роханских храбрецов. Он дрался с призраками и нежитью, стоял лицом к лицу с самой Ночной Хозяйкой, чувствуя, как злобное чародейство высасывает из него жизнь. Десять лет он мерил шагами всё великое Средиземье от Вод Пробуждения на восходе до Синих Гор на закате, сражаясь под знаменами Рохана, Беорнингов, Гондора, Эсгарота, родной Хоббитании, но никогда не испытывал такого ужаса и потрясения.

Укрывшись за стеной брошенного харадского лагеря, Фолко Брендибэк видел, как катились вниз по склону боевые повозки харадримов. Скрип колёс, лязг чудовищных серпов и кос, боевые кличи, смешанные с предсмертными воплями, наполняли воздух. За каждой из повозок оставался широкий кровавый след – настоящие курганы изрубленных и раздавленных тел. Только что это мёртвое мясо было живой плотью живых людей, невесть зачем ринувшихся навстречу собственной гибели… Фолко не чувствовал к ним ненависти, напротив – неожиданно для самого себя ощутил, что жалеет их.

– Дьюрин милостивый, – выдохнул вовсе не склонный к впечатлительности Торин.

И тут Фолко с неожиданной ясностью понял, для чего они пришли сюда, на Дальний Юг. Нет, не только для того, чтобы вытащить из плена увязавшуюся с ними Эовин. И даже не для того, чтобы понять природу загадочного Света, сводящего с ума, предвещавшего всеобщую погибель.