— Может, давайте прямо до Байкала? — предложил Сергей.

— Сколько километров? — поинтересовалась Милица.

— До Москвы что-то около трех и там еще всего каких-то пять тысяч.

— А до бодайбинской тайги? — спросила Милица. — У которой, как ты сказал, мои глаза.

— От Иркутска еще более тысячи, но туда нет дороги, — взглянув на нее, быстро ответил Сергей. — Зимой тайга черная с проседью, как шкура старого медведя. Весной дымчатая, табачного цвета. Летом голубая.

— А ты видел медведя?

— Видел и даже убивал.

— Страшно было?

— Нет, это совсем не страшно, — подумав, ответил Сергей. — Говорят, что медведь неловкий. На самом деле это довольно умный, ловкий и проворный зверь. Но пуля-дура проворнее его, как и человека. А то что зверь? На него не надо нападать первым. Иногда он может мстить. Но это в особых случаях. Вот был у нас в тайге один случай. Повадился к нам на свалку ходить медведь. Чаще всего появлялся он ночью. Перевернет все и уйдет. А потом задрал лошадь. Начальство говорит: надо проучить хулигана. Но как? Тут кто-то вспомнил, что медведь любит мясо с душком и обязательно придет к убитой лошади. Как это у нас водится, посовещались и решили сделать засаду. Неподалеку от задранной лошади на высокой поленнице настелили доски. Ночи там холодные. Кроме винтовок взяли с собой спальники, а для сугрева — спирт. Ждали, ждали, мишка не появляется. Решили согреться, выпили спирту. Ночь, звезды, с каждым часом все холоднее. Выпили еще. Тишина. Мишки нет. Тогда оставили дежурного, а сами залезли в спальники и уснули. Потом уснул и дежурный. А мишка появился под самое утро, налопался лошадиного мяса. И тут его привлек храп. Медведь, как существо любопытное, полез на поленницу да вывернул жердь, которая ее крепила. Она рухнула, и сверху на голову мишки с криками и матом повалились спальники. Медведь рыкнул и бросился наутек. Охотники — из спальников и в другую сторону. Уже утром его нашли неподалеку, мертвым. Болезнь с ним от страха произошла — разрыв сердца.

— Ой, что ты со мной делаешь! — смеялась Милица. — Я больше уже не могу слушать. Как ты интересно рассказываешь о своей тайге. Мне очень хочется там побывать. Только я всегда считала, что тайга зеленая.

— Это когда на нее смотришь близко. Ну, например, как я сейчас на тебя, — улыбаясь, проговорил Сергей.

За мостом через Дрину их остановила застава боснийских сербов. Милица взяла у Сергея паспорт и протянула его подошедшему милиционеру в такой же синей, как и у Мишко, камуфляжной форме.

— С нами русский, — сказал она.

— Что, всего один? А мы-то думали — целая бригада! — пошутил пограничник. — Долго же мы его ждали. Теперь, я думаю, наши дела пойдут в гору.

Сергей стоял, поглядывая на мутную Дрину, на заросшие лесом зеленые горы, и делал вид, что не понимает, о чем переговариваются сербы. Было стыдно за себя, за то, что всего не объяснишь этим парням, которые одни вот уже несколько лет ведут борьбу. Внизу, вдоль дороги цвели маки, пахло сеном, близкой водой. Где-то неподалеку кричали горлицы, и Сергею вдруг подумалось, что это над лесами носятся безвинные души убитых людей.

После паспортной проверки долго ехали вдоль Дрины, затем круто развернулись и начали подниматься в гору. По пути то и дело попадались разрушенные пустынные деревни, сожженные дома.

— Милица, а кто такой Аркан? — прочитав на заборе надпись, спросил Сергей.

Желько Ражнатович — сербский доброволец из Югославии. Его отряды пришли к нам на помощь в девяносто втором. Турки убегали при одном его имени. Его отряды прошли через Боснию, сметая все на своем пути. Весь мир теперь знает его под кличкой Аркан, — скупо ответила Милица. — Политики использовали его для своих целей. Он, правда, пробовал встроиться в нее, даже был депутатом от Приштины. Но, говорят, Желько имел от этой войны что-то и для себя. Было и такое. Одни умирают за идею, другие хотят одновременно кем-то быть и что-то иметь. Ражнатович не стал исключением. Думал, наверное, война все спишет. Сейчас для многих он как пугало, и о нем стараются не вспоминать. Может потому, что его разыскивает Интерпол. Но он о себе напоминает, выходит газета с его портретами. Но мавр свое дело сделал. Думаю, его уберут. Много знает.

Машина медленно поднималась в гору, по обочинам дороги лежали сожженные легковые автомобили, бочки и прочий хлам. Наконец-то остановились под высокой скалой у источника. Решили выпить кофе. Внизу в голубой дымке лежала Босния. Глаз доставал изрезанные козьими тропами и поросшие кустарником склоны далеких гор. Воздух был сух, прозрачен и свеж и напоминал Сергею его родину — Сибирь. Прямо над ними огромной серой совой нависала гора Роман и, казалось, проверяла, хорошие или плохие люди остановились у ее подножия. Мишко достал термос, разлил в пластмассовые чашечки кипяченую воду, открыл банку кофе.

— Кафа у гори Романин! — торжественно сказал он.

— Скажи, а ты знаешь Жириновского, Бабурина? — спросила Милица у Сергея.

«Они, как и мы, помешались на политике, — с улыбкой подумал он. — О чем бы ни говорили, что бы ни делали, все сводится к одному и тому же больному вопросу. Разбуди, и первое, что они спросят, так это, наверное, как там, на боснийских фронтах, или, что сказал в Белграде Милошевич».

— И того и другого, — ответил Сергей. — Но почему ты их поставила рядом?

— Мне приходилось переводить, когда они приезжали, — сказала Милица. — Бабурин красивый, спокойный, простой. Жириновский — другой. Глаза у него… как бы это сказать?.. В них трудно что-либо увидеть. Он — артист.

— Еще какой! — засмеялся Сергей. — Как у нас говорят, на ходу подметки рвет. Когда в Думе идут пресс-конференции, народу в зал набивается больше, чем на самых популярных сатириков. Он им сто очков вперед даст. Те читают — этот на ходу изобретает. Перед отъездом мне пришлось побывать на одной. Там кто-то из журналистов задал вопрос: почему, мол, Ельцин хочет баллотироваться на второй срок? «Жена заставляет, — ответил Жириновский. — Им почета хочется: уж если спать, так с президентом. От женщин одни беды. Их надо, как при Иване Грозном, менять почаще. Взять, пожить немного — и в Углич, куда царь своих опальных жен ссылал. Взять новую, три года — и в Углич». — «Что, и Наину Иосифовну туда?» — спросили журналисты. «И ее туда! — воскликнул Жириновский. Но, подумав, засмеялся. — Что я говорю. Бедная женщина ведь спать не будет, всю ночь по карте Углич станет искать. И не найдет, поди, с географией у них обоих туго».

Помолчав немного, Сергей посмотрел на Милицу.

— А ваш Шешель, он что-то вроде нашего Жириновского?

Милица качнула головой.

— Воислав Шешель — лидер радикальной партии Сербии. Его добровольцы воевали с нашими бок о бок. Он доктор международного права. Сидел за свои убеждения в тюрьме. Милошевичу он неудобен. Расскажу один случай. Два года назад к нам приезжала ваша делегация. Возглавлял ее Амбарцумов. Он попросил встретиться с партией Шешеля. После речи Воислава ваш человек Шейнис, сделав вид, что обиделся за Ельцина, встал и сказал, что в знак протеста покидает собрание. Воислав отреагировал мгновенно. «Да, да, вы можете идти! — крикнул он. — Вы все равно не представляете здесь интересов русского народа!» Возникла пауза, предвкушая скандал, засуетились журналисты. Спас положение Николай Павлов. Он пригласил Шешеля посетить Россию. Но на этом конфликт не закончился. Подводя итоги встречи, Амбарцумов заявил, что он не хотел бы жить в стране, где президентом будет Шешель. «А я не хотел бы жить в той стране, где выбирают таких депутатов, которые представляют интересы кого угодно, но только не русского народа!» — отрубил Воислав.