тоже люблю вас обоих.

– Как дела, старик? – донесся откуда-то издалека голос Гарольда.

– Лучше не бывает. – Вивальдо действительно чувствовал себя великолепно, хотя и очень необычно: он остро ощущал каждую клеточку своего тела, длину конечностей, легкий шелест ветерка, треплющего его волосы. Лоренцо и Белл казались ему двумя парящими херувимами, а Гарольд – князем тьмы, трудолюбивым, неустанным хранителем «травки». Сидя в тени трубы, Гарольд крутил еще одну сигарету. Вивальдо рассмеялся.

– Старик, ты и впрямь любишь это занятие.

– Я просто люблю видеть людей счастливыми, – сказал Гарольд и неожиданно широко улыбнулся. Гарольд тоже изменился, он был моложе и мягче того человека, с которым Вивальдо пил в баре, а где-то в глубине – много печальнее, и Вивальдо пожалел, что так опрометчиво и зло судил его. Что происходит с людьми? Почему они так мучительно страдают? В то же время он понимал, что они с Гарольдом никогда не станут друзьями, более того, то, что происходит сейчас, предел их возможной человеческой близости.

Гарольд зажег сигарету и передал ее Вивальдо.

– Затянись, старик, – ласково произнес он, с улыбкой глядя на него.

Вивальдо затянулся, остальные с любопытством следили за ним. Какое-то коллективное воспитание, словно он был ребенком, которого приучали к горшку или учили ходить. Разве что только не аплодировали, когда он, в свою очередь, передал сигарету Лоренцо, а тот, затянувшись, отдал ее Белл.

Вивальдо перевернулся на спину, закинув руки за голову; колени его торчали вверх. Ему хотелось петь.

– А моя подружка – певица, – объявил он.

Небо казалось теперь ему необъятным и добрым океаном, где невозможно утонуть, где повсюду спасительными маяками горят звезды. Куда ведет этот океан? Ведь океан всегда порождает великое и хорошее – так появились моряки, миссионеры, святые и американцы.

– Где она поет? – поинтересовался Лоренцо. Его голос мягко приплыл из воздуха. Вивальдо продолжал всматриваться в небесный свод.

– Еще нигде. Но скоро будет. Она обязательно прославится.

– Я ее видела, – объявила Белл. – Она красивая.

Вивальдо повернул голову на звук ее голоса.

– Видела? Где?

– В ресторане, где она работает. Как-то пришла туда пообедать – не с Лоренцо, с другим, – она захихикала, – ну, и тот парень сказал мне, что она твоя девушка. – Воцарилось молчание. – А она жесткая, – прибавила Белл.

– Почему ты так думаешь?

– Не знаю. Мне так показалось. Это не значит, что она плохая. Просто держится очень уверенно, сразу видно, что не даст сесть себе на шею.

Вивальдо залился смехом.

– Похоже, ты действительно видела именно ее.

– Хотелось бы мне так выглядеть, – сказала Белл. – Просто картинка.

– Ты мне и такой нравишься, – великодушно заметил Лоренцо. Краем глаза Вивальдо видел, как Лоренцо протянул руку и потрепал ей волосы. Оба, казалось, находились на большом расстоянии от него.

Прямо над моей головой…

Эту песню пела иногда Ида, когда по мере сил пыталась неумело хозяйничать на кухне Вивальдо, где вечно скрипел под ногами просыпанный кофе, а окурки, забытые на выцветших разбитых полках, свидетельствовали о богемной распущенности хозяев.

Возможно, разгадку надо искать в ее песнях.

Прямо над моей головойЯ слышу неземную музыку.И во мне оживает вера,Что Бог все же где-то есть.

А может, там говорилось не о музыке, а о тревоге?

Тревожно на душе, я тоскую,Но это не будет продолжаться вечно.Солнце обязательно просияет,Осветив черный ход моего дома.

Почему черный ход? Да и небо теперь стелется у самой земли, его не прорезают ярко всевозможные радужные перспективы, теперь оно топорщится альтернативами; это небо давит с земной тяжестью, так что теснит в груди. На меня что-то давит, расширяя изнутри, – пела Ида.

Интересно, что значат для нее эти песни? Иногда она пела, кокетничая и красуясь, – перед их близостью, которой в полной мере он никак не мог достичь, или, напротив, выражая таким образом недовольство им, – эти музыкальные обвинения он даже расшифровать не мог, не то что отмести. Если бы ему удалось понять значение для нее этих песен, он оказался бы в одном из самых странных и суровых святилищ, где само его присутствие подтверждало бы право там находиться – так принцу из сказки, преодолевшему все опасности и убившему льва, разрешается увидеть принцессу, его невесту.

Я люблю тебя, Порги, не отдавай меня ему,Не позволяй прикасаться ко мне                                           жаркими руками…

К кому обращалась она, когда пела эту песню?

Тоска напала на меня сегодня утром.Это мой парень расстроил меня.

Капля покатилась по его щеке и упала на руку. Он не шевелился, и слезы медленно полились из уголков глаз.

– Ты тоже парень что надо, – услышал он голос Белл.

– Ты правда так думаешь?

– Правда.

– Давай все-таки смотаемся в Испанию. На самом деле.

– Оденусь в понедельник пошикарнее, – хихикнула она, – и устроюсь на работу секретаршей. Жуть как не хочется, но иначе отсюда не выбраться.

– Сделай это, детка. И я тоже, обещаю, подберу себе какую-нибудь работенку.

– Ты вовсе не обязан ничего мне обещать.

– И все-таки обещаю.

Вивальдо услышал легкий и нежный звук поцелуя, позавидовав несокрушимому простодушию своих друзей.

– Давай пошалим.

– Не здесь. Лучше спустимся вниз.

Вивальдо услышал хохот Лоренцо.

– Что с тобой, стесняешься, что ли?

– Да нет. – Снова смешок и шепот: – Пойдем вниз.

– Они в полной отключке – ничего не видят и не слышат.

Она снова захихикала.

– Посмотри на них.

Вивальдо закрыл глаза, но тут же почувствовал у себя на груди чью-то руку. Открыв глаза, он увидел лицо Гарольда – измученное, бледное, с резко обозначившимися морщинами. Слипшиеся кудри падали ему на лоб. И все же, если отвлечься от этих примет крайней усталости, перед ним было лицо очень молодого человека.

– Как ты?

– Порядок. Крепкая штука.

– Знал, что тебе придется по душе. Ты мне нравишься, старик.

Вивальдо и удивило, и не удивило напряженное выражение в глазах Гарольда. Не в силах вынести этот взгляд, он отвел глаза и только потом прижал голову Гарольда к своей груди.

– Не надо, дружище, – сказал он, помолчав. – Не суетись, все равно ничего не будет. Все это осталось в прошлом.

– О чем ты?

Вивальдо печально улыбнулся сам себе, и улыбка его была столь же горька, сколь и слезы. Ему вспомнились его похождения – на крышах, в подвалах, раздевалках и автомобилях, полжизни прошло с того времени. Все это иногда снилось ему, но только сейчас он вспомнил эти сны. Внутри у него все сжалось от холода и, чувствуя руку Гарольда, ласкавшего его бедра, он подумал: да, что-то могло случиться. Ему припомнились его сексуальные фантазии – мужской рот, мужские руки, член, мужской зад. Иногда, когда какой-нибудь юноша проходил мимо (он всегда неуловимо напоминал младшего брата Стиви – в этом, наверное, и крылся запрет, в то время как для других именно это сходство могло быть приманкой), Вивальдо заглядывал ему в лицо, окидывал взглядом стройные бедра, испытывая при этом непонятные чувства: ему хотелось прикоснуться к юноше, рассмешить его, шлепнуть по юному заду. Он знал, что это сидит в нем, но уже не боялся: идти этим путем было