Тот праздник, о котором говорила своему царственному супругу прекрасная Техе, всегда приходился на одно и то же число месяца паопи. В этот день статуя солнечного бога Амона покидала гипостиль, центральный зал главного храма покровителя Египта (кстати, неутомимый строитель Аменхотеп III велел увеличить и заново украсить и этот гигантский храм в Карнаке, фиванском квартале богов), и отправлялась на больших носилках, которые несла сотня рабов, на берег Нила. Там она занимала место на ярко раскрашенной позолоченной ладье. Затем из храма выносили статуи богини Мут, владычицы неба, и Хонсу, которые устанавливались каждая на своей ладье. И только потом из храма торжественно выносили фараона – облаченного в праздничные одежды, в парадном, заплетенном во множество косичек, парике и с фальшивой бородкой, очень напоминавшей задорно торчащий кошачий хвост. Трон владыки двух царств помещался на корме последней ладьи.

…И вот четыре ладьи поднялись вверх по реке к новому храму Амона-Ра. Зодчие учли, что Нил разливается широко и грозит тогда всем прибрежным сооружениям, и приподняли пол храма таким образом, что вода никогда не смогла бы проникнуть в него.

Ни единого шага не делал фараон во время этого путешествия. Его несли на носилках, сажали на трон, снова несли и снова с величайшим почтением усаживали – на этот раз на роскошно убранную, но гораздо меньшую, чем речная, ладью. Поскольку церемония происходила уже внутри храма, то впрягались в эту ладью – как и в ладьи, на которых помещались изваяния богов, – самые крепкие и молодые жрецы Амона. К счастью для них, ладьи эти имели колеса.

Громко рокотали священные барабаны, звучали песнопения… Четыре позолоченные сухопутные ладьи въезжали в темные недра святилища, и за ними медленно закрывались тяжелые кедровые двери. Десять дней проводили там три божества и фараон. А колесные ладьи ждали их прямо в храме – каждая в отдельной нарядной постройке.

Как и в золотых покоях вавилонской башни Э-темен-анки, Амона встречала в глубине храма готовая ему отдаться женщина. Божественное семя должно было оплодотворить ее, олицетворявшую в эти дни египетскую мать-землю, – ради богатства страны и счастья всех жителей. Статуи Амона, Мут и Хонсу недвижно высились возле стены и безмолвно взирали на происходившее. Женщина, которая уже провела в храме предыдущую ночь, знала – в отличие от вавилонской юной девственницы, – что ей предстоит принять в своем теле не само божество, но фараона, который являлся любимым сыном Амона-Ра и его заместителем на божественной свадьбе.

Конечно, простолюдины были уверены, что невеста Амона никогда прежде не знала мужчины, что она невероятно прекрасна и что после этих десяти дней, отданных ею богу, к ней уже не прикоснется ни единый смертный. На самом деле все обстояло несколько иначе.

– Все готово, – заглянул в покои царицы Техе один из бритоголовых жрецов Амона. – Повелитель вот-вот прибудет.

Красавица чувствовала себя неуверенно и волновалась – опять волновалась! Ночь, проведенная ею в стенах храма Ипет-рессу-Имен, не пошла женщине на пользу. Запах благовоний, чад факелов, стены без единого окна, терявшийся в полумраке высокий потолок – и чей-то назойливый шепот, доносившийся невесть откуда:

– Скоро явится к тебе владыка богов, великий бог, господин солнца. Ублажи его, утоли его жажду, будь покорна и ласкова, отдай ему себя всю, без остатка, растворись в нем, дабы не разгневался он и не лишил женщин Египта плодовитости, а наши стада – тучности. Тот, кто создал воду и большой разлив ее, может и отнять свои дары. Так не перечь же богу и сделай так, чтобы был он доволен тобой и оплодотворил тебя…

Этот неумолчный шепот мешал уснуть, не давал забыться. К утру Техе, которая вот уже восьмой год исполняла роль божественной невесты, волновалась, как девочка, которую собираются лишить невинности. Руки у нее дрожали, глаза лихорадочно блестели, щеки пылали румянцем… Надо признать, что выглядела она, несмотря на бессонную ночь, восхитительно.

«Это мой супруг, мой возлюбленный придет ко мне, и я с радостью подарю ему себя и понесу от него, если того захочет великий Амон», – твердила она мысленно, пока ее облачали в прозрачную, расшитую золотом кисейную накидку и возлагали на огромный черный парик диадему из драгоценных каменьев в виде лотоса. Но Техе не слишком верила себе. Ей казалось, что нынче и впрямь сам бог богов Амон спустится в Фивы и посетит ее в своем новом храме. И женщина с благоговением поглядывала на ту дверь, откуда должен был выйти ее небесный жених.

Аменхотеп тоже волновался. Он любил Техе и вот уже который год приказывал, чтобы именно она участвовала в церемонии. У фараона был большой гарем. В доме повелителя мира жили одновременно около трехсот женщин, и иногда он милостиво принимал дань ласк от той или иной, и они рожали детей, которые бегали по саду и резвились в теплой нильской воде. Если же какой-нибудь из мальчиков обращал на себя внимание фараона, то он подзывал ребенка и спрашивал:

– Кто ты?

– Я сын фараона, – смело отвечал счастливчик. – Да живет он вечно, отец и бог наш!

– А что ты умеешь, малыш?

– Считать до десяти и писать, что велят мне жрецы. А они велят писать: «Да славится фараон Аменхотеп III!»

– А кто твоя мать?

– Она – одна из женщин нашего повелителя.

И если после этого фараон прикасался рукой к детской головке, то мальчик уже считался царевичем. Мать могла больше не волноваться за судьбу своего сына: фараон непременно позаботится о ребенке.

Но скольких бы женщин ни ласкал Аменхотеп, сердце его принадлежало Техе – первой и любимой жене. И только если бы она была беременна, владетель двух царств возлег бы на широкое ложе в храме Амона с другой.

Иногда, впрочем, случалось, что в храме Амона-Ра царя Египта встречала одна из тех иноземных принцесс, чья страна была им недавно завоевана. Уверяют, будто как раз так увиделся впервые Аменхотеп IV с той, кто стала потом царицей Нефертити. Эта прекрасная девушка прибыла из Митаннийского царства и провела десять дней и десять ночей в храме Амона в Луксоре… а потом фараон сделал ее своей любимой женой.

Но не надо думать, будто стоило дверям храма закрыться, как фараон и его жена – или наложница – немедленно приникали друг к другу, дабы выполнить волю богов и всех жителей Египта. Этому предшествовал долгий и торжественный ритуал, во время которого мужчина начинал так вожделеть женщину, что семя проливалось в ее лоно, едва божественная чета оказывалась на брачном ложе.

Превращение фараона в бога должно быть полным – этого требовал ритуал, расписанный до мельчайших подробностей. Амон на время принимал обличье правящего фараона и в этом виде оплодотворял царицу. (Кстати, акт божественного зачатия изображен на барельефах и настенных росписях двух древнейших египетских храмов; там же есть и надписи, которые не оставляют никакого сомнения относительно смысла изображений.)

Итак, земной властитель становился богом. Он должен был одеться так, как Амон, и взять в руки соответствующие божественные атрибуты. На голову фараона надевали парик с двумя высокими перьями, на плечи ему накидывали одеяние божества, и он брал плетеный крест, символ жизни, и скипетр с головой шакала. Вокруг него стояли жрецы, изображавшие богов с головами различных животных и птиц – сокола, крокодила, шакала, ибиса, лягушки, коровы. Эти фантастические фигуры провожали бога Амона в опочивальню, где уже ждала его царица. Скоро должно было произойти мистическое и плотское совокупление – ради счастья и процветания государства.