Драконица полностью вылезла на берег, ибо вода заглушала отзвуки, в особенности старые, или искажала их, а она хотела полной ясности. Драконица не знала, откуда ей это известно, для нее такие мелочи значения не имели.

Ее чувствительные ноздри уловили запах женщины.

Голубые, пронзительные глаза драконицы оглядели темный остров.

Посреди острова стоял маленький домик, окруженный цветником, который погрузился в зимний сон. За цветами — это было видно сразу же — уже несколько лет никто не ухаживал. За домом был разбит небольшой фруктовый сад. Драконье чутье позволило ей увидеть все, что находилось в доме, — кухня, где хранились лишь сушеные травы и приправы, ванна, куда чистая вода поступала по трубам из озера, а использованная выводилась в сад, гостиная с горкой из вишневого дерева, где хранились музыкальные инструменты. В одной из спален драконица обнаружила огромное количество богатых нарядных платьев и аккуратно разложенных драгоценностей.

«Э, так вы музыкант, миледи? И избалованная любительница дорогой одежды», — размышляла драконица, пока ее внимание не привлек другой предмет — очень древняя разноцветная детская распашонка, блистающая всеми цветами радуги. «Я помню эту распашонку», — подумала драконица, но больше ничего в ее памяти не возникло.

Казалось, этот домик окутывают доброта и умиротворение, здесь поселилось счастье, и это показалось драконице особенно чуждым и отталкивающим, словно кто-то занял ее темное теплое логово, прекрасное в своей простоте и пустоте, и раскрасил его в кричащие безвкусные цвета.

Из-за всего этого жилище приобрело некий глянец, отсутствовавший раньше, когда дом был убежищем, в котором она могла скрыться от всех бед. Теперь дом обрел новую сущность, и драконица чувствовала ее, но не могла понять. Она не признавала любовь даже в те времена, когда имела прекрасное человеческое тело и сама вызывала это чувство в других.

Изучив домик, драконица повернулась к саду. Посреди давно заросших сорняками клумб, рядом с кустами роз, стояла каменная беседка шестиугольной формы с двумя скамейками, установленными так, чтобы на них могли сидеть влюбленные.

В углу беседки стояла сломанная птичья клетка из чистого золота, дверца от которой бесследно исчезла.

Драконье чутье моментально сосредоточилось на клетке, поскольку внутри она ощутила не только великую силу, но собственный древний страх, смешанный с болью и гневом.

Она почувствовала неприятное покалывание на своей огромной драконьей морде. Бессознательно подняв лапу, драконица прижала ее к щеке, чтобы охладить жар.

То был тяжелый удар.

И это произошло здесь, в беседке, рядом с птичьей клеткой.

«Почему? — без слов вскричала драконица. — Почему я не могу вспомнить?»

Ненависть, словно кислота, вновь наполнила ее жилы. И по мере того как росла ярость, она попыталась вернуть себе то, что было у нее украдено зеленоглазой незнакомкой, но земля не хотела идти ей навстречу.

Однако драконица не привыкла к отказам и снова направила все свои чувства к тем предметам, что прежде принадлежали ей, но ничто не ответило на ее зов: ни сад, ни домик, ни озеро, ни разноцветные кристаллы в пурпурных пещерах, созданных природой в стенах грота. Даже шестиугольная беседка, где, как утверждали осколки ее памяти, ей была нанесена такая страшная обида, что от нее пострадал весь мир, ее не признала.

Она не знала причины, а если бы узнала, то пришла бы в еще большее неистовство — человек, завладевший ее любимым Канрифом, военачальник, по праву сильного захвативший царство Зубов, отдал ее убежище женщине, которую она считала своим главным врагом.

Но это не имело значения.

Ненависть, едкая и разъедающая кровь, поднялась из самых глубин ее лишенного души существа и вырвалась наружу в виде всепожирающего огня.

Сначала беседка. Огненное дыхание било в каменные стены до тех пор, пока клетка не превратилась в золотую лужицу. Затем драконица обратила свой гнев на сад, мгновенно исчезнувший в оранжево-черных клубах дыма, и наконец огонь обрушился на дом. Она ощущала мрачное удовлетворение от уничтожения, словно рвала старые любовные письма предавшего ее мужа. Соломенная крыша крохотного особняка мгновенно загорелась, очень скоро были уничтожены с любовью восстановленная спальня, богатые платья и тщательно подобранные музыкальные инструменты — вновь и вновь полыхало пламя, извергаемое ее чревом, шаг за шагом драконица стирала все следы пребывания здесь ненавистной ей женщины.

Когда огнем был охвачен весь остров, а над темным озером образовалось черное облако, драконица оглядела результаты своих трудов.

«Это начало, — думала она. — Всего лишь начало. Теперь мне необходимо узнать ее имя и где она сейчас находится».

Но драконица знала, что здесь ей не найти ответов на эти вопросы, она ощущала, что ее враг — существо звездного света и воздуха, а не земли.

Женщину следует искать на поверхности.

Драконица заглянула в глубины своего существа, обратилась к стихии земли, и вновь, подобно пустыне, вбирающей в себя влагу благословенного дождя, но не способной напиться водой, она отвернулась от пылающего острова и стремительно пересекла поверхность темного озера, направляясь к продуваемому всеми ветрами лугу, где эхо ее имени продолжало звенеть среди утесов, мимо стоящих на страже скал Кралдуржа.

В царство фирболгов.

Пещера драконицы, Гвинвуд

— О чем ты? — дрожа, спросил Эши. Удивительный голос дракона исчез, к нему вернулся человеческий, эхом отразившись от каменных стен туннеля.

Повитуха молча повернулась и направилась в глубь пещеры.

Эши безмолвно последовал за Кринсель в логово драконицы.

Сияние, которое испускала гора сокровищ, приобрело кровавый оттенок. Он слышал, как рыдает его жена, как дрожит ее голос, словно она пытается справиться с всхлипываниями, но у нее ничего не получается. Эти звуки заставили Эши ускорить шаг, он обогнал Кринсель и помчался вниз по туннелю, повторяя имя Рапсодии. Однако, вбежав в пещеру, он застыл на месте.

Его взгляду предстала кошмарная картина — огромная бесплотная драконица держала его жену на руках, осторожно убирая своими когтями влажные локоны со лба Рапсодии. Искаженное судорогой боли родное лицо побелело от страха, губы почти полностью потеряли свой цвет.

Она лежала на спине с открытыми остекленевшими глазами, кровь залила ее одежду и продолжала струиться, образовав на полу пещеры уже довольно большую лужицу.

— Воды отошли, но ребенок не выходит, — едва слышно промолвила Элинсинос. — И он такой маленький.

Эши услышал ее голос у самого уха, как и хотела драконица, чтобы не напугать свое сокровище.

— Сэм, — прошептала Рапсодия.

Ее голос был безжизненным и слабым.