что я только что ему сказала, было той самой единственной вещью, о которой думала с первого мгновения нашего знакомства.

– Хм, логично… – Он кивнул с видом, который мог означать: «Ну вот, вы же все-таки способны говорить о чем-нибудь интересном!» – Я мог бы сосчитать по пальцам людей, которые мне говорили подобные вещи. На самом деле Рейко и Кейко говорили примерно то же. Простите, что опять вспоминаю о них, но я не смог бы выразиться более абстрактно. Кейко и Рейко были первыми женщинами, с которыми бизнес, наркотики и секс казались единым целым. Только бизнес и только секс или наркотики и бизнес, а может, наркотики и секс – я знавал девушек, сочетавших не более двух этих составляющих. Но только в тех двоих присутствовали все компоненты. Я думаю, что всё, интересующее вас, – это причины, по которым я стал бомжом, и еще… короче, все это неразрывно связано с Кейко и с Рейко.

Мне показалось, что Язаки сказал это, чтобы доставить мне удовольствие. Достаточно было отметить логичность его повествования, чтобы он тотчас же повел себя так, как и требовалось для классического интервью. Догадался, что мои барьеры пали? Или просто обрадовался одобрению и пониманию?

– Я вам говорил о том, что произошло со мной в самолете на рейсе Нью-Йорк – Феникс. В действительности Кейко была тогда с нами. Это было самое начало моей связи с Рейко. В Нью-Йорк мы прилетели вместе, втроем. Не далее чем через десять дней я бросил Кейко. У меня была мысль задействовать их обеих в музыкальной комедии, которую снимал, и я взял их с собой как раз под этим предлогом. Путешествие оказалось тяжелым. Мне особо не нравится обладать женщиной, полностью мне подчиняющейся, гораздо лучше смотреть, как она сама добивается успехов в мазохизме. Я не могу трахать нескольких одновременно. Дальше, двухкомнатный номер в «Плазе» стоит по меньшей мере две тысячи двести долларов плюс плата за проживание – девятнадцать процентов, и вот вам ночь за три штуки баксов. Правда, была необходима именно такая обстановка: в каждой комнате огромная постель, на каждой постели – обнаженная женщина, рояль в гостиной и я, развлекающийся кокаином.

– Можно вопрос?

– Конечно.

– Почему ваш интерес переключился с одной на другую? Зачем было уходить к Рейко?

– Рейко более удобна.

– Удобна? – вырвалось у меня.

Конечно, в каком-то смысле мне было интересно, что же значили обе эти женщины для него, но я даже не собиралась задавать вопросы на эту тему. Я не настолько глупа и не терплю сплетен. Честно признаться, я все больше и больше сомневалась в целесообразности затеянного интервью, а если точнее, мой интерес к нему становился двойственным. Мне было известно, какого рода информацию хотят получить от меня мое пресс-агентство и главные редакторы. Я понимала, каковы их ожидания и какова пропасть между этими ожиданиями и нью-йоркской реальностью. Ни пресса, ни общественное мнение даже представить себе не могут, что такое на самом деле Нью-Йорк, да и Соединенные Штаты вообще. Мои репортажи должны соответствовать ожиданиям большинства, должны быть истолкованы и преподаны так, как их желают толковать и понимать японцы. Они должны полностью удовлетворять и соответствовать их предрассудкам. И не обязательно по отношению только лишь к Штатам, но также и к любой другой стране и в какой угодно области. А невольный вопрос, вырвавшийся у меня, не имел к этому никакого отношения. Как только Язаки сказал, что нашел Рейко более удобной, я тотчас же поняла, что он относился к ней как к вещи или как к комнатной собачке. Услышав это, я испытала нечто вроде симпатии к девушке.

– Да.

Язаки кивнул. Мол, и так ясно, зачем спрашивать?

– Если я вас правильно поняла, мистер Язаки, – начала я, силясь улыбнуться (в стиле «посмотри-ка на улыбку прогрессивной феминистки»). Я сразу поняла, что такой, как Язаки, прочитает в моей улыбке все, что нужно. – Так если я вас правильно понимаю, мистер Язаки, для вас критерием выбора партнеров является степень их удобства или неудобства?

На его лице промелькнуло беспокойство, казалось, он пытался решить, для всех или же не для всех применима такая практика.

– Как правило, неудобные вещи быстро надоедают, разве нет? А всякие там влюбленности и прочее – в этом есть что-то нездоровое.

– А вы не думаете, что есть вещи возвышенные и абсолютно бесполезные?

– Например?

– Спортивный автомобиль. Очень быстрый спортивный автомобиль с идеальными обводами, который постоянно попадает в аварии.

– Машины меня не интересуют, и я не выбираю женщину, как выбирал бы машину.

– Можете мне сказать, что именно отличало Рейко от Кейко?

– Так вы об этом собираетесь писать?

– Вас беспокоит личный характер нашего разговора?

– Да нет. С чего бы мне беспокоиться, болтая с такой умной и воспитанной женщиной, как вы?

Умной. Моя улыбка мигом исчезла. Вроде бы Язаки и не собирался издеваться, но мне показалось наоборот. Он произнес «умной» словно «фригидной». И что удивительно, как только я перестала улыбаться, на его лице обозначилось легкое беспокойство.

– Не поймите меня превратно, – спохватился он, – я вовсе не иронизирую, говоря про ваш ум. Мое первое правило: никакой иронии. Терпеть не могу.

– Вы не из тех, кого могли бы назвать нигилистом?

– Не знаю. Я сказал бы так: у меня нет времени на остроумие, смех и иронию. Эти вещи требуют большого досуга.

– Досуга?

– Да, досуга. Человек, у которого есть время на такие вещи, не хлопал бы здесь стакан за стаканом. Причем двойные порции. Да так, что уже невозможно различать вкус. А что до моей частной жизни – мне наплевать,