Он так и не понял, что в этом красивом лице могло вызвать ее раздражение.

Однако она точными движениями худых пальцев быстро его накрасила, так же молниеносно сняла грим, скомкала салфетку и тут же схватилась за сигарету — и эти движения сказали мальчику, что Лина находится в ярости.

Он решил до поры мать не тревожить и отправился было на кухню выпить чаю, но его остановил ее голос:

— Ванька, ты уже встал?

— Да! — воскликнул он, оборачиваясь, и тут же увидел перед собой Лину, одетую в тесные джинсы и футболку Коробова. Она торопливо застегивала сандалии.

С плеча ее то и дело сползал длинный витой шнурок небольшой кожаной сумочки, которую он видел впервые.

— Вот что, — невнятно проговорила Лина, — я ухожу. Сиди дома и жди меня. Обед в холодильнике, Алексей Петрович будет в девять вечера, однако, Иван, если мне удастся купить билет, мы сегодня же уедем в Москву…

— Мама, я хочу выйти немного погулять.

— Нет. — Лина на него даже не взглянула. — Будь готов к отъезду. Возьми спортивную сумку, сложи в нее вещи: футболку, что-нибудь в поезд, зубную щетку, куртку. Сиди и жди. Наберись терпения. Я очень нервничаю, и ты не должен досаждать мне глупыми просьбами. Погуляешь в Москве. К телефону не подходи, дверь никому не открывай… — С этими словами она вышла, забыв на столике в прихожей свой «Честерфилд», зажигалку и ключи.

Иван взял одну сигарету, щелкнул огоньком и отправился на балкон. Там, в протертом старом кресле, открыв пыльную фрамугу балконного остекления, он медленно выкурил сигарету, глядя, как по небу движутся подсвеченные солнцем, будто нарисованные белые облака, и слушая голоса и лай собак во дворе. Затем, вздохнув, чтобы хоть чем-нибудь занять себя, он долго возился с цветами, которые Лина выставила на балкон да так и забыла, — ковырял засохшую землю вилкой, поливал, обрывал мертвые, пахнущие лекарством листья и побеги. Затем убрал свою комнату и сложил сумку, добавив к перечисленному Линой маленькие дорожные шахматы, старые-престарые, которые выменял у Карена на баскетбольный мяч Коробова; подумав, положил еще тренировочный костюм и комнатные тапочки.

Пообедав, он, без особого, впрочем, желания, выкурил еще одну сигарету.

В этот долгий, долгий день он впервые ни о чем не думал и ни о чем не вспоминал. Незнакомое волнение росло в нем вместе с приближением Лины; он понял, с каким нетерпением, оказывается, ждет мать лишь по тому, что ее звонок в дверь подбросил его, словно давно сжатая пружина.

Лина стояла на пороге, глядя на сына и позабыв спросить, почему он открыл, не выясняя — кому. Она улыбалась, держа в руках три белые розы и бутылку «Букета Абхазии». Сумочка болталась на ее плече, и из нее высовывался какой-то сверток. Мальчик посторонился, когда мать вошла в прихожую, щелкнула выключателем и выложила на столик этот сверток, а из задних карманов джинсов — смятые купюры.

— У нас чуть больше двух часов, — сказала Лина, направляясь к себе в комнату, — поезд в шесть. Я сейчас быстро соберусь, а ты сделай мне бутерброд и чаю и чего-нибудь еще в дорогу. Возьми вот здесь шоколад и яблоки в холодильнике… Я истратила прорву денег, но черт с ними!

Мальчик молча сделал все, что она сказала, и, пока Лина в халатике пила чай, сложил в чистый пакет дорожную еду.

— Это я суну к себе, — сказала Лина, выбивая из пачки сигарету. — Все, едем. Боже мой, ну почему я так нервничаю?

— Вот именно: почему? — спросил мальчик, и Лина быстро взглянула на него.

Она что-то сделала со своим лицом и волосами, что-то настолько непривычное, что ему захотелось сказать: «Не волнуйся. Ты самая красивая!» Он заметил свежий жемчужно-розовый лак на ее ногтях, и Лина, перехватив его взгляд, засмеялась.

— Знаешь, что я сделала, прежде чем поехать покупать билеты? Не поверишь… Я отправилась в косметический салон. Там почти никого не было, и эти дамочки на мне отвели душу. Это, скажу тебе, весьма дорогое удовольствие.

Но что-то в этом роде мне и было нужно — смотреть на себя в зеркало я уже не могла.

— Ну что ты, мама, — неловко воскликнул Иван, — ты очень… ты прекрасно выглядишь!

— Теперь — да! — живо воскликнула Лина. — Боже мой, как немного нужно женщине, чтобы почувствовать себя уверенней… Так мы все-таки едем, Ванька!

— Да, — сказал мальчик.

Он убрал в кухне и переоделся. Лина поставила на кухонном столе цветы, бутылку вина и начеркала на клочке бумаги: "Алеша, мы уехали. Я позвоню. Целую.

Лина", затем еще раз придирчиво оглядела себя напоследок, заставила сына надеть легкую куртку, и они вышли из дому…

Только в поезде мальчик как бы вырвался из поля ее возбужденного нетерпения и наконец-то смог остаться сам по себе. Он сразу же взобрался на свою верхнюю полку, лег на живот, подмяв под себя подушку, и стал глядеть в окно. Поезд плелся мимо пригородных пейзажей, в которых убегали бесчисленные дачки, еще жидковатая зелень садов и черные квадраты вскопанных огородов.

Солнце словно замерло над горизонтом, но пропало минут через двадцать, когда они встали на станции Казачья Лопань. Поезд было затих в полудремоте, но вскоре захлопали двери, донеслись голоса: шел таможенный досмотр — первый на украинской границе.

Их купе было третьим от проводника.

— Долго стоять? — спросила Лина у грузной женщины, которая внизу, под мальчиком, только начала раскладывать вещи, потому что другая, ее спутница, совсем недавно появилась в купе, волоча с собой сумки из соседнего вагона.

— Когда как. Может, кого ссаживать будут. Хохлы этот поезд шмонают не особо — все уже всех знают, всем заплачено. А не заплачено, так заплатят, — ответила женщина и неожиданно обратилась к Лине:

— Послушайте, девушка, я вижу вы без вещей. Возьмите у нас одну сумочку… Ладненько?

— А что там? — спросила Лина.

— Та не важно. Все равно не будут смотреть.

— Ваня, — сказала Лина — я пойду в тамбур покурить если без меня придут и будут спрашивать о вещах — позови.

Но этого не понадобилось, потому что, когда в купе постучали, грузная женщина сразу же воскликнула:

— Доброго здоровья, пан Остапенко! В ответ рассмеялись, и молодой голос, слегка грассируя, произнес:

— А, это вы… Что-то сегодня у вас многовато…

— Так мы ж не одни тут! — живо воскликнула женщина. — Мальчик, позови быстренько маму!

— Да ладно, — произнес голос, и тут же застучали в дверь соседнего купе.

Иван смотрел в окно, пока не вернулась Лина. Женщины, закончив утрамбовывать свои сумки, вышли, как он понял, к знакомым в плацкартный вагон.

Когда поезд тронулся, он спрыгнул к матери вниз.

— Есть хочешь? — спросила она.

— После, — ответил мальчик. — Мама, а где вы с Манечкой жили в Москве?