— Будь спокойным, мальчик, ты такой беспокойный, — сказала леди Агата.

Я попробовал в течение пяти минут простоять, не пошевелив ни единым мускулом. Начал практиковать такую неподвижность и полное молчание.

— Не надо быть таким быстрым со мной, — сказала леди Агата. — Твои глаза непрестанно перебегают с одного предмета на другой. Ты не можешь быть спокойным. И ты слишком много думаешь. Я вижу, что ты и сейчас думаешь.

— Извините, леди Агата, — сказал я.

Она фыркнула, беззвучно пошамкала губами, отчего затряслась челюсть, и откинулась на спинку кресла, утопая в черных кружевах.

— Играй, — велела она молодому музыканту с красивым и печальным лицом. Его талант и приятная внешность приковывали внимание леди Агаты и еще трех пожилых дам, расположившихся в одном из залов.

Казалось, что в эти залы женщины Лошадиного Берега приезжали умирать. Здесь не было ни одной дамы моложе шестидесяти.

— Ты снова создаешь беспокойство, — прошипела леди Агата.

— Прошу прощения.

— Сходи в винный погреб и принеси мне кувшин вина, красного веннита, лучше с южных склонов, — велела мне леди Агата.

— Мне нельзя оставлять вас без присмотра, — ответил я.

— Я под присмотром, у меня здесь Риальто, — она махнула рукой в сторону музыканта. — Я люблю вино из погреба. Я не знаю, что они с ним делают на кухне, но они его портят. Думаю, держат в кувшине открытым. Эти девчонки на кухне такие бездельницы, — заметила она, обращаясь к дамам, а потом ко мне: — Иди, мальчик, и побыстрее.

Я сомневался, что Риальто сможет защитить леди Агату от злобной осы, не говоря уже о более серьезной угрозе, но я чувствовал, что она станет злиться, если я буду ей перечить, и я не стал перечить, пошел в погреб.

Я не сразу нашел дорогу к нужному погребу; после нескольких неверных поворотов я наконец добрался до него. То, что это погреб, можно было определить по крепкой двери, второй такой после дверей в сокровищницу. И это понятно: даже самые преданные слуги не упустят случая стащить бутылку вина.

Чтобы попасть в погреб, мне вначале нужно было найти повара, который бы открыл мне дверь. Я видел, как он вышел из кухни, сел на стул у дверей, вытащил из фартука баранью ногу и начал ее есть.

— Кувшины у самой двери. Выбирай любой. Да смотри, кран крепко закрывай, чтоб не капал. Красный веннит в самом конце, слева, на бочке двойной крест и корона.

Я зажег фонарь от его фонаря и вошел в погреб.

— Остерегайся пауков, — сказал мне вслед повар. — Те, что поменьше, коричневые, самые паршивые. Смотри, чтоб не укусили. — Говоря «поменьше», повар изобразил указательным и большим пальцем круг, который вовсе не показался мне маленьким.

Погреб тянулся вперед ярдов на десять, на полках лежали бочки, по большей части непочатые, и лишь отдельные — с пробками-кранами. Я шел по узким проходам, протиснулся мимо грузовой тележки и нескольких пустых бочек.

Все бочки с красным веннитом были запечатаны, кроме одной пустой. По всей видимости, выпита она была леди Агатой. Запасного крана и инструментов вставить его нигде не было видно. За грудой пустых бочек под слоем грязи и плесени я разглядел дверь. Она смотрелась слишком заброшенной, чтобы быть дверью кладовки, но поиск молотка и крана был хорошим предлогом заглянуть за эту дверь. В глубине души я был исследователем, в любом случае я прибыл в замок, чтобы сунуть здесь нос в каждую щель. То, что аристократы прячут в своих подвалах и темницах, может многое рассказать о них. Мой отец держал моих братьев с большой дороги в подземельях, где их пытали и убивали. Я не стану утверждать, что они этого не заслуживали.

Жестокий, но справедливый, так говорили о моем отце. Больше жестокий.

Мне пришлось изрядно повозиться с дверью, поднимая и дергая ее, пока она не открылась настолько, чтобы я смог протиснуться внутрь. За дверью была витая лестница, которая вела вниз. Ступени из тесаного камня, но сам колодец внизу из литого камня — работа Зодчих. Колодец спускался вниз футов на пятьдесят, до коренной породы. На дне арочный проход вел в четырехугольную камеру, где практически все пространство занимала какая-то закопченная машина из цилиндров, болтов и круглых пластин. Лампы накаливания, три из примерно двадцати, горели и давали тусклый свет, конечно, не такой яркий, как в Высоком Замке.

Я подошел к машине и провел рукой по одной из многочисленных труб. Мои пальцы сделались черными, а на трубе обнажились полоски поблескивавшего серебром металла. Вся машина едва ощутимо вибрировала, послышался звук тяжелых шагов по каменному полу.

— Уходи отсюда. — Возник старик, будто мгновенно нарисованный чьей-то невидимой рукой. Я бы сказал, призрак старика, потому что только свет составлял его тело. Сквозь него я видел машину, плоть не имела цвета, словно сделана из тумана. На нем были белые облегающие одежды странного кроя, и время от времени его тело мерцало, словно мотылек пролетал перед тем источником света, поток которого его создавал.

— Щас, — ответил я.

— Ха! Надо же такое придумать. — Он усмехнулся. По виду он мог бы быть братом мастера меча Шимона. — Большинство людей с криками убегают, стоит мне только сказать: «Бу!»

— Я достаточно призраков повидал, старик, — похвалился я.

— Ну конечно, мальчик, — ответил он. Можно было подумать, что он нарочно поддакивает мне. Это казалось странным, если принять во внимание то, что он сам был призраком.

— Как давно ты обитаешь в этом подвале, и что это за машина? — спросил я. С духами и привидениями всегда нужно говорить конкретно. Они имеют привычку таять, так и не успев дать ответа.

— Я не призрак. Я отражение исходного факта. Человек, чьей копией я являюсь, прожил еще четырнадцать лет после того, как я был отражен…

— Когда это было?

— …и умер более тысячи лет назад.

— Ты призрак Зодчего? — спросил я. Все это мне показалось выдумкой. Даже призраки не живут так долго.

— Я — алгоритм. Скопирован с Фекслера Брюза, мои реакции перенесены с шести факторов данных, которые собирались с человека в течение его жизни. Я — его эхо в пространстве.

Я мало что понял из его слов.

— Какие данные? Цифры? Подобные тем, что Каласади записывает в свои бухгалтерские книги?

— Цифры, буквы, книги, картины, мгновения жизни, выхваченные тайно, фразы, произнесенные во сне, выкрики во время соития, химические анализы, публичные выступления, уединенные медитации, почерк, образцы ДНК. Все это данные.

— Что ты можешь для меня сделать, призрак? — Его тарабарщина ничего для меня не значила. Похоже было, что за ним наблюдали и его историю записали в машину, и сейчас эта история рассказывалась мне, хотя сам человек был пылью на ветру.

Фекслер Брюз пожал плечами.

— Я старик на склоне лет. Но дело не только в этом. Я копия старика на склоне лет.