Ну, раз уж ребенок…

Далан деловито собирал сушняк, чтобы развести костер, доставал одеяла, котелок, в который лил воду из фляги и сыпал травы…

Посвящение отдельно, простуда отдельно. Никому не станет хуже, если, выйдя из моря, свежеиспеченные Лаисы переоденутся в сухое или выпьют горячего.

Но это потом, а сейчас…

Алаис уложила малыша на одеяло и принялась раздевать его.

Маленький Эдмон Карнавон не протестовал, глядя на мать глазами неопределенного цвета из-под реденьких бровей и улыбаясь во все свои беззубые десны. Алаис вообще готова была молиться на своего ребенка, который жил по принципу «поели – поспали – погадили», и так по кругу. Малыш не орал лишний раз без причины, не требовал постоянного внимания, отлично дремал и на руках, и в колыбели, разглядывал игрушки и радостно махал ручками и ножками, когда его раздевали и давали подвигаться. Пеленать Алаис его не разрешала, чтобы мышцы не атрофировались, и лапки у будущего герцога были сильные.

– Ты моя ракушка-беззубка, – обозвала его любящая мать, укрыла одеялом и встала. Потянулась, разминая мышцы.

Луна вышла на небосвод и висела в зените, круглая, золотистая и немного нахальная, как большой драконий глаз. Да, почему-то думалось именно так.

Глаз громадного мудрого создания, которое все и про всех знает, но вмешиваться не торопится. Звезды рядом с ней и заметны не были – так, искры на чешуе.

По воде бежала золотистая дорожка, и казалось, что по ней можно скользить, словно на коньках по льду. Море было спокойно настолько, что становилось даже страшно. Не шумел прибой, не били в берег настойчивые волны, улетел куда-то вечный бродяга-ветер, не смея подглядывать и разносить по свету вести…

Алаис достала кинжал.

Тот самый, родовой, который, к счастью, нашли у заводи и вернули на место. Таламир до него не добрался, не посчитал важным, куда уж там, когда у тебя на руках умирает невеста, а с ней и надежда на законный захват власти в Карнавоне? И Алаис вернула себе клинок, когда смогла соображать и принялась готовить побег. Не то чтобы она верила во всю эту мистику – тогда не верила, сейчас все же появлялись сомнения, но если можно затруднить жизнь узурпаторам, то ее нужно затруднить! Это, можно сказать, прямая обязанность Алаис!

Клинок не настоящий, символ не настоящий, царь, говорят, тоже не настоящий…

И пусть потом доказывает, что он – не и. о. царя Иван Васильевич Бунша! Так-то!

Алаис улыбнулась, подхватила на руки малыша и направилась к морю. Прогревшаяся за день вода еще не успела остыть и была теплой-теплой, как парное молоко. Да, зимой она бы в такие авантюры не ударилась, это точно! Думать же надо!

Алаис вообще смешили люди, которые не адаптировали требования религии под жизненные реалии. Например, женские юбки.

Вот записано так, и будут упертые христианки носить юбки, юбки, и только юбки! Была у нее в прошлой жизни такая подруга, до воспаления придатков себя довела, бегая в юбке по морозу! Ага! Да окажись кто из апостолов на Руси, в тридцатиградусный мороз, так первый сказал бы любой бабе: «Надень штаны, дура, тебе еще рожать!» Умные ж мужики были! И таких случаев сотни и тысячи!

Посвящение там, не посвящение, а Алаис своего ребенка зимой в Море купаться не потащит. Подождем до тепла, чтобы воспаление легких не схватить. Обычаи – хорошо, здоровье лучше! Определенно.

Алаис сделала шаг в воду, другой, третий, вода дошла ей до пояса, мягко заплескалась вокруг, лаская и оберегая. Еще в той жизни Алаис любила плавать, но такого единения со стихией никогда не испытывала. Казалось, она чувствует каждый камушек на дне, каждую струйку течения, каждую проплывшую мимо рыбешку…

Море ощущалось частью Алаис, и женщина чувствовала себя кусочком стихии. И знала – если сейчас она просто ляжет на волны, те будут держать ее сколько понадобится и шептать свою ленивую песенку, рассказывая о далеких мирах и морях…

А ведь с Карнавона она не купалась в Море…

Много потеряла! Надо будет наверстать!

Алаис осторожно переместила ребенка, освобождая одну руку. Хорошо герцогам, они сильные, они мужики. А она? Все же в ней килограмм с полсотни, и держать на одной руке десятую часть своего веса долго она не сможет.

Малыш, словно что-то понимал, вцепился в платье мамы. И Алаис решилась.

Кинжал кольнул детское запястье. Показалась капелька крови, над Морем понесся возмущенный рев. Герцог там или нет, а дети всегда одинаковы.

– Кровью Карнавона, кровью Моря, – Алаис опустила детскую ручонку в морскую воду, – я, Алаис из рода Карнавон, признаю Эдмона своим сыном и наследником, который примет на свои плечи бремя крови и рода.

Малыш смолк, словно понимая, что о нем идет речь, зато на берегу вскрикнула Лусия. Указала на что-то, пока еще невидимое Алаис.

Над волной показался черный плавник.

От крика не удержался даже Луис. Но что толку было в тех криках?

Алаис могла бы бежать, могла бы кричать, пытаться использовать кинжал для самозащиты – и не могла. Словно оцепенение сковало все ее члены, заставило стоять на месте…

Косатка была не слишком большой, метров пять, но целеустремленной и серьезной. Она уверенно плыла к Алаис, а женщина не могла даже двинуться.

Да и не надо было.

Алаис это точно поняла, когда здоровущее рыло осторожно толкнулось в ее живот, чудом не сбив с ног. Плавник качнулся рядом с лицом, словно требуя ласки, и Алаис, вытянув свободную руку, почесала нужное место. Она точно знала, что там, сбоку, косатка не доберется сама, а чешется же! Хищница защелкала, потом высунула из воды здоровущую морду и вгляделась в Алаис странно разумным взглядом. Серьезным таким…

На берегу все стихло. Люди понимали, что происходит что-то необычное. Несколько минут Алаис смотрела в темные глаза кита-убийцы и не видела в них смерти. Нет…

В глазах косатки явственно светился разум.

Чужой, своеобразный, странный, но – разум.

Потом зверюга скользнула еще раз боком по ногам Алаис – и ушла на глубину. Минута, другая, и вот уже только лунная дорожка растворяется в воде, когда плавник кромсает ее на части.

Алаис развернулась и стала выбираться на берег.

М-да, а малыш-то у нее тяжелый. Устала она его держать, просто устала. И ноги, и руки у нее дрожат от усталости, а от чего же еще?

Только от усталости!

* * *

Когда Алаис выбралась на берег, никто не решился подойти к ней. Потом Далан кое-как стряхнул с себя оцепенение, подбежал с большим полотенцем, закутал подругу.

– Возьми, накинь на ребенка…

Алаис мысленно поблагодарила Лизетту за пять запасных пеленок, потому что ребенок, разумеется, нагадил, как только его прекратили вытирать. Пришлось повторять процедуру и заворачивать его в чистое и сухое. Потом вручать Далану, а потом уже Алаис посмотрела на Давертов.