Давала ли себя знать история на Аракоре, Джон тогда не знал, да и какими судьбами вовсе не помышлявшего раньше о службе изгоя-спасателя занесло в элитнейшее подготовительное подразделение КГС — для него тогда осталось загадкой. Но раз он здесь — значит достоин. Впрочем, в последнем, благодаря странному стечению обстоятельств их знакомства, Джон и без того не сомневался.

Надо отметить, первые дни, недели, месяцы в подготовительном лагере не слишком способствуют завязыванию контактов, солдату другом и подружкой были, по известной военной поговорке, сапог и подушка, всё остальное время подчистую доставалось во владение зычному голосу инструктора, не давая лишний раз вздохнуть, не позволяя лишний раз отвлекаться на посторонние мысли.

Это уже потом, когда Джон научился без содрогания думать об разминочной сорокакилометровой пробежке по двадцатиградусному морозцу (с загодя деактивированными следовыми имплантатами), навстречу ураганному ветру, с тяжеленным, чтоб не сдуло, грузом на плечах, он вновь научился и разглядывать окружающую действительность. Вот тогда Рэд перестал быть для Джона лишь знаком вопроса из недавнего, но такого далёкого прошлого. Рэд Ковальский, один из сотни его ближайших товарищей по лагерю, стал для него сначала кумиром, и лишь гораздо позже — другом и напарником.

Рэд всегда и везде был первым, он выжимал из своих мышц, нервов и психологических сил воли столько, сколько не были в состоянии выжать другие, он готов был упасть на бегу, но сражался с собой до конца, не экономя силы на оставшуюся жизнь, не думая ни о чём постороннем, для него это постороннее словно и не существовало. Знакомое по Аракору молчание было его козырем, непонятными же заслугами загодя полученное уважение начальства было для него настоящим бичом, подхлёстывающим бежать дальше, каждый же подбадривающий взгляд постороннего заставлял Рэда заметно глазу дёргаться, как от удара по лицу.

Пребывание в людском муравейнике тренировочного лагеря давалось Ковальскому ежеминутным трудом, а значит, у него было куда больше причин быть здесь, чем у десятка парней вроде Джона, которые от своего пребывания здесь банально хотели славы и героического будущего.

Чем больше Джон наблюдал за товарищем, тем больше стремился — не опередить, нет, просто не отставать. И это уже было серьёзным вызовом. Все неудобства климата, царившего на материке Окруд, были давно забыты. Все придирки капралов восприняты как истинно должные. Джон хотел одного — не уступить хоть в чём-нибудь, но ещё больше — хоть как-то заслужить уважение этого человека, на лице которого в самые сильные бури царила маска абсолютной отрешённости. Ещё с Аракора Джон помнил, заставить это лицо излучать хоть какие-то эмоции могли только поступки людей, но никак не мёртвая природа, не физическая немощь собственного тела. Джон до поры в число этих людей не входил, но Рэд сразу же для него уже стал той целью, к которой можно и нужно стремиться.

Время шло. Он и вправду уже перестал замечать всё то, что изводило, отупляло и доводило его до исступления в первые месяцы подготовки. Теперь его интересовали совсем другие вещи.

И вот, однажды, их заочное знакомство закончилось.

Это был спарринг-симулятор, там были только Джон и Рэд, внутреннее первенство по рукопашному бою среди лучших бойцов их отряда — они двое оказались в финале. Собственно, этот бой должен был стать показательным, не более того, всё и так было понятно. Джон помнил выигранные Рэдом поединки, победитель был заранее очевиден. Тут бы Джону придержать свой героизм при себе, однако когда отключили «студию», и они с Рэдом остались наедине в замкнутом искажённом скрученными гравитационными полями пространстве, в нём отчего-то взыграла ярость настоящего, как ему тогда казалось, бойца. Он побьёт Рэда, он должен это сделать!

Ходят слухи, что давний их бой до сих пор показывают курсантам в качестве примера того, как оперативник не должен поступать в непредвиденной ситуации.

Вначале всё шло на средних темпах, они не пытались активно использовать свойства созданного для них пространства боя, простая рукопашная. Однако каждый раз, когда Джон чувствовал, что начинает проигрывать невозмутимому Рэду в классе, он машинально начинал ускоряться. Дальше и дальше, в бой пошли сложнейшие цепочки приёмов и контрприёмов, временами накал боя требовал от противников таких вершин боевого мастерства, что на невыносимо долгие мгновения они попросту замирали в до предела сжатом времени, выжидая момент, впиваясь глазами в лица друг друга в стремлении угадать следующее движение. Сколько это длилось, Джон не мог себе даже представить, в тот день он поистине прыгнул выше головы, это был его лучший бой за всю жизнь, хотя впоследствии приходилось выделывать па и посложнее, такого напряжения воли ему не суждено было испытать никогда.

И всё же, Джон медленно но верно проигрывал, хоть и находился на самом пределе возможностей, полностью погрузившись в себя и чувствуя окружающее пространство и противника в нём буквально одними кончиками пальцев… проигрывать тогда очень не хотелось.

Выходом был экшн, манящий, зовущий его ставшее беспредельно гибким и сильным тело. И тогда Джон решился. Смешно было впоследствии вспоминать добрую и открытую улыбку, которая в тот момент озарила лицо Рэда. Уходя в слепой мир собственных инстинктов, готовясь поразить противника не сходя с места, сию же секунду, Джон улыбнулся в ответ — и тут же очутился на гладком полу, придавленный каменной глыбой тела противника. То, чего так долго не удавалось Рэду в режиме обычного спарринга, в экшне, куда так опрометчиво позвал его Джон, оказалось делом мгновения.

Аплодисменты, занавес.

Это уже позднее, когда Джон благополучно отработает свои штрафные баллы за несоблюдение правил соревнований, Рэд зайдёт к нему в палатку и неожиданно тепло пожмёт руку, тем самым подтвердив начало дружбы, которая отныне будет связывать их всю оставшуюся жизнь, а тогда, в тот день вершин и падений, Джон лишь хрипло спросил Рэда, перед тем как окончательно потерять сознание, одну-единственную вещь:

—Кто ты?

Дурак. Рэд и сам в тот момент не до конца знал ответ на этот вопрос.

Общий зал постоялого двора представлял собой большое помещение с низким потолком и расставленными безо всякого порядка разномастными столами. Узкие проходы между ними были уставлены грубыми лавками из едва выделанной коры гигантского хвоща и колченогими стульями, на которых восседали, возлежали и пребывали в других незамысловатых положениях принявшие горячительного постояльцы, торговцы-завсегдатаи Торга, местные шулера, подручные менял, провонявшие до костей подмастерья кожевников да красильщиков и другой к ночи подуставший от жизни люд. Все, понятное дело, пили, пели, в голос сквернословили, скандалили и курили палочки местного наркосодержащего растения.

Дым пополам с перегаром дешёвого алкоголя стоял такой, что лёгкие сквознячки, гонявшие эту славную атмосферу из угла в угол, создавали под потолком целые гирлянды замысловатых рисунков сизым туманом по немытым доскам. Забитый до отказа даже в это неурочное время, зал был наполнен какофонией звона бьющейся посуды, крика разносчиков и подавальщиков, шумной работой звероподобных вышибал и чуть слышной мяукающей музыкой местного оркестрика, что доносилась из зала для особых посетителей, кто бы эти ни был. Обстановку нельзя было назвать расслабляющей, но чего ещё ждать от столь популярного и столь недорогого заведения.