— Ах, Натиоле. Словно для войны нужна причина. Власть, богатство, выбирай любую. Влахкис расположен на границе, и это фрукт, который можно сорвать.

— Я посмотрю, что мне удастся выведать. — Голос Саргана прозвучал решительно. — Пока тот, кто тянет за ниточки, прячется за своими громкими ходатаями. Но если эта война кому-то на пользу, то ему придется скоро проявиться. Возможно, еще удастся предотвратить катастрофу.

Натиоле благодарно улыбнулся дирийцу. Артайнис тоже улыбнулась, и юный влахак вспомнил о недолгом периоде, который она провела при их дворе. Каким же невежливым и отвратительным он был. Он поступал с ней несправедливо. «Она приехала сюда, чтобы предупредить нас, — подумал он. — Это было мужественно с ее стороны». Но потом он опомнился. «Влахкису грозит рабство, а я думаю о том, чтобы извиниться за свое поведение перед женщиной, народ которой, наверное, скоро в доспехах выступит против моего. Я — четырежды проклятый глупец».

Краем глаза он наблюдал за дирийкой. Собственно, ему нужно строить планы, нужно готовиться, но он не мог перестать думать о ней.

— Берегись, форбс, — прошипел солдат, прислонившийся к каменным городским воротам Теремии и охранявший вход. — Или ты сразу же возвращаешься в город, или отправляешься к своим друзьям в Ардолию. Так или так — если ты не уберешься через три мгновения, то я силой вобью тебе уважение к влахакам.

Стражник мрачно уставился на священника своими светлыми глазами. Он поднял правую руку, не спуская глаз с Корнеля, и щелкнул пальцами перед его лицом.

Священник солнца закрыл глаза и медленно выдохнул. Он привык к оскорблениям и унижениям. Уже много лет они были его постоянными спутниками. Но на это раз все было иначе. Он был здесь, так как хотел выяснить, что действительно произошло той ночью, когда в крепости Ремис разгорелся пожар. Он был здесь, так как хотел помочь воеводе, возможно, даже предотвратить войну. И внезапно он больше не почувствовал ни малейшего желания позволять тупому стражнику, который явно руководствовался только своими предубеждениями, выталкивать его.

— Послушай, ты, трижды проклятый упрямый болван, — начал он тихим, но твердым голосом. — Твой властитель послал меня выяснить, почему в крепости Ремис разгорелся пожар и насколько вероятно то, что на Влахкис скоро нападет армия масридов, сцарков и силков. Ты, конечно, можешь оставаться здесь и пыжиться, пока не лопнешь. Или же ты скажешь мне то, что я хочу знать, и я, во-первых, снова быстро исчезну, а во-вторых, больше уже не буду испытывать искушения отправить твой толстый зад в Маги.

Солдат уставился на священника. Он еще никогда не видел Корнеля таким разъяренным. И, явно не зная, что ответить, просто сказал:

— Ситаи и Ялеиа. Я точно знаю, потому что мы так часто говорили о пожаре и о том, что проклятые масриды хотели пробить череп принцу.

— Значит, Ситаи и Ялеиа? И где я в данный момент могу найти их?

— Вы найдете их либо в казарме в крепости, либо в одном из шинков, как я думаю. Но абсолютно точно вы можете встретить их здесь сегодня вечером; на закате начинается их смена… господин, — после некоторого промедления добавил он.

— Я благодарю тебя, — подчеркнуто вежливо ответил Корнель и пошел прочь, оставив стражника в недоумении.

«Пошло-таки, — подумал Корнель с некоторой гордостью, за которую ему сразу же стало стыдно. — Я должен вычистить храм с особой тщательностью, — пообещал он себе. — Но, по крайней мере, этот жирный дурак дал мне приличный ответ. Теперь мне остается лишь надеяться, что Ситаи и Ялеиа тоже будут к этому готовы».

На следующее утро священник встал очень рано. Он решил как можно скорее выполнить данное самому себе обещание и теперь чистил и украшал храм к утренней службе, хотя до рассвета еще было очень далеко.

Когда он открыл дверь во внутренний двор крепости, чтобы выбросить мусор, то обнаружил, что он не единственная ранняя пташка. По двору бесцельно бродил воевода. Увидев Корнеля, Стен остановился.

— Я приветствую вас, — помедлив, начал священник, не уверенный, что момент подходящий, но ему очень хотелось рассказать о том, что он смог выяснить, и, возможно, сейчас удастся безраздельно завладеть вниманием властителя.

— Воевода? Я вчера поговорил с двумя стражниками ворот Теремии, которые там несли службу в ночь пожара. Они уверены, что по крайней мере через ворота в город силки не проникали. Не было вообще никаких чужих, насколько они смогли заметить. Так что, возможно, силк в темнице говорит правду.

Стен задумчиво кивнул.

— Я думаю, что они еще не выполнили задания, для которого прибыли в Теремию. Но вопрос о том, кто же устроил пожар, остается.

— Господин, вы же знаете, что существует не так много возможностей, правда? Если в крепость никто не проникал, то это должен быть кто-то, кто мог легко войти.

Нахмурившись, воевода спросил:

— Что вы хотите этим сказать, священник?

— Я имею в виду влахака, господин.

Стен устало провел рукой по глазам.

— Влахак, — повторил он. — Собственно, мы знали об этом все время, только не хотели произносить вслух, не так ли? Кто еще мог добраться до комнат Винтилы, не вызвав подозрения? Но от этого положение становится еще более сложным.

«Однако», — подумал Корнель.

— Прорицателю невероятно повезло, что его не было в городе в тот вечер. Тот, кто устроил поджог в его комнатах, точно не стал бы колебаться и ударил его так же, как и моего сына.

Неожиданно у священника промелькнула мысль: «А что, если это была не удача и не благодать духов? Что, если он покинул город, так как точно знал, что будет пожар?»

Но потом Корнель сам обозвал себя дураком. Только то, что они с прорицателем уже много лет были противниками, не делало старика еще и убийцей. Винтила был ментором старшего принца, и едва ли было еще хоть что-то, что было связано с Влахкисом так прочно, как вера в духов.

— Вы правы, господин. Винтиле очень повезло, — смиренно ответил Корнель воеводе.

— Тем не менее силки здесь не без причины, священник. Выполните, пожалуйста, еще одну мою просьбу. Вернитесь как-нибудь с Ионнисом еще раз к пленнику. Даже если он и его товарищи не были в крепости, у них же было задание, и я хотел бы узнать, в чем оно состояло. Узнайте все, что только возможно, любая информация может быть важной для нас.

Впервые Ана чувствовала себя чужой в своем собственном теле. Всю жизнь она была чужой — в империи, в стране между гор. Без родины. Она находила общий язык только с наемниками. Но она всегда была самой собой, непоколебимой. По крайней мере так она о себе думала, но это оказалось неправдой.

Натиоле смотрел на нее. На его лице было отчетливо заметно сочувствие. Он говорил что-то, но она не слышала его слов.