Весь драматизм забега, который операторы снимали из сопровождающей машины, я пережила лишь сидя за монтажным столом. Материал получился настолько впечатляющим, что борьба на марафонской дистанции стала кульминационным моментом фильма об Олимпиаде. Захватывающую картину представляло собой чествование победителей-японцев: как они опускают свои увенчанные лавровыми венками головы и в почти религиозном самоотречении слушают национальный гимн.

Полным ходом шло состязание десятиборцев. Чемпион Германии Эрвин Хубер, мой хороший друг, помогал мне еще во время подготовительных работ и устраивал встречи со спортсменами. В прологе фильма он должен был изображать дискобола. Сегодня он намеревался познакомить меня с тремя лидирующими в десятиборье американцами. Шел второй день состязаний, на первом месте был американец Кларк, за ним следовал его земляк Гленн Моррис. Хубер занимал четвертое место.

Моррис с накрытой полотенцем головой лежал, расслабившись, на газоне, чтобы набраться сил для следующего старта. Когда Эрвин представил меня американцу и мы посмотрели друг на друга, то едва смогли отвести взгляды. Незабываемое мгновение, какого мне еще никогда не доводилось переживать! Я пыталась подавить нарастающие во мне эмоции и забыть о том, что произошло. С этого момента я избегала Морриса. Мы обменялись максимум десятком слов. И все же эта встреча оставила глубокий след в моей душе.

Гленн Моррис победил в десятиборье, установив и новый мировой рекорд. Было уже достаточно темно, когда три победителя-американца, стоя на пьедестале почета, получали медали. Слабое освещение не позволило снять сцену чествования победителей. Моррис спустился со ступенек и подошел ко мне. Я протянула ему руку и поздравила. Тут он обнял меня, одним движением рук распахнул блузку и поцеловал в грудь — прямо на стадионе, перед сотней тысяч зрителей. Сумасшедший, подумала я, высвободилась из объятий и побежала прочь. Но меня преследовал его странный взгляд. Я зареклась не только с ним разговаривать, но и вообще близко подходить. И все же это стало неизбежно из-за съемки прыжков с шестом.

Конкуренция в этом виде программы была, вероятно, самым напряженным событием Игр. Прыжки начались еще в первой половине дня, а вечером за победу все еще ожесточенно сражались пятеро прыгунов — американцы и японцы. Два низкорослых, хрупкого сложения японца упорно боролись с тремя здоровенными американцами. Становилось все темнее и прохладнее.

Прыгуны кутались в шерстяные одеяла, но зрители с напряженным вниманием продолжали наблюдать за драматическим спектаклем. Все решилось после пяти часов борьбы. Победил молодой американец Эрл Мидоус, оставив на втором и третьем местах японцев Нишиду и Ое.

Но больше всех в этот вечер проиграла я, потому что у меня не было ни единого кадра с этим фантастическим событием. Слишком темно. Оставался только один мало реальный шанс — повторить на следующий день эти ночные прыжки при свете прожекторов. Но вот согласятся ли спортсмены? Маловероятно — после тяжелейшего напряженного дня и предшествовавших ему недель напряженных тренировок.

Эрвин Хубер, наш десятиборец, сказал: «Что касается американцев, то тут может помочь только Моррис».

Они встретились, и Гленн согласился уговорить своих товарищей. Но те уже покинули территорию Олимпийской деревни, отправились развеяться в какое-то увеселительное заведение. Первый свободный день после многонедельной каторжной работы. Японцы же сразу согласились повторить прыжки перед кинокамерой.

Моррис действительно нашел своих друзей в танцзале и притащил на стадион. Они были отнюдь не в восторге. Мы старались поднять им настроение. Я расточала комплименты, посылала воздушные поцелуи. Но их улыбки показались мне не слишком радостными.

В конце концов американцы все же согласились — и стали прыгать. Спортсменами овладела подлинная страсть. И началось настоящее состязание. Были покорены те же высоты, что и днем раньше. Фантастика — мы сняли великолепные кадры! Освещение было отличное — скоростная съемка, съемка крупным планом, все удалось превосходно. Так этот вечер стал для меня одним из самых счастливых за все время работы над фильмом.

За свое посредничество Моррис выпросил небольшое вознаграждение. После Игр он хотел прийти в монтажную и посмотреть на себя в кадре. Я вынуждена была согласиться, хотя вообще старалась избегать с ним встреч. Понимая, что влюблена, изо всех сил противилась своему чувству. Я знала: он скоро вернется в США, а мне хотелось избежать очередного разочарования.

Вечером 16 августа прозвучал торжественный заключительный аккорд XI Олимпийских игр. Лучи прожекторов противовоздушной обороны, установленных по предложению Альберта Шпеера по периметру стадиона, образовали на фоне темного неба фигуру грандиозного, сияющего собора. Когда затем под звуки сочиненного Рихардом Штраусом гимна стал медленно гаснуть олимпийский огонь и ввысь поднялись темные клубы дыма, прозвучал голос: «Я призываю молодежь мира приехать в Токио».

Кто бы мог представить себе в этот вечер, что спустя всего лишь несколько лет эти прожектора в берлинском небе будут искать чужие самолеты, а молодежь, которая так мирно соперничала на стадионе, будет видеть друг в друге врага.

Олимпийские игры завершились, но работа над фильмом была в самом разгаре. Вилли Цильке, возвратившийся из Греции, нашел уникальное место для заключительных съемок. Для работы ему нужны были тишина и уединение, прежде всего потому, что девушки, которым предстояло изображать храмовых танцовщиц, должны быть обнаженными. Поэтому свой лагерь он разбил на Куршской косе, в самом отдаленном уголке Германии, близ литовской границы. Нужны были обширный песчаный пляж и очень много неба. Место назвали «Долиной молчания». Там он нашел идеальную декорацию.

Мы работали на стадионе, когда я получила от Цильке странную телеграмму:

— Что за бред?! — воскликнул сбитый с толку директор картины Вальди Траут.

Тем не менее выполнил заказ режиссера.

По окончании съемок в Берлине, чтобы присутствовать на важнейших съемках, мы решили отправиться на Куршскую косу. Добраться до Цильке напрямую не получалось, и потому от Пиллькоппена, небольшого рыбацкого поселка в Восточной Пруссии, где нас встретил Фихтнер, вынуждены были продолжить поездку на старой моторке. Под громкое тарахтенье мы поплыли по Балтийскому морю, при этом несколько раз садились на мель. В подобных случаях выручал наш руководитель съемок, который прыгал в воду и, затратив немало времени и сил, сталкивал лодку.