Грустный Чурба Ньюэлл шел к «Хумидору Халлов», надеясь найти там Джорджа. Он не видел кузена с той самой свалки, что опустошила боксерский зал Джо Секиры и раскидала родственников в разные стороны. Буйство вчерашнего вечера казалось теперь ручным зверьком по сравнению с утренней атакой. Чурба чувствовал себя так, словно проглотил смесь касторового масла, оскорбленного достоинства и угрызений совести. «Горн» назвал его «дурачиной и простофилей, которым движет жадность, а также куклой в руках чревовещателя Джорджа Халла».

Письмо Берты по-прежнему лежало у него в кармане. За три дня до злосчастной Битвы гигантов Барнум подкрепил Чурбину решимость держать Джорджа подальше от плохих новостей.

– Оставьте на потом, – сказал Барнум. – Вот вам моя философия: пока не упал занавес, незачем говорить человеку, что его жена убежала с евреем. Что до репортера, то это буря в стакане воды. Не переживайте. Нет такой истории, которую нельзя было бы опровергнуть.

Теперь Чурба удивлялся, как мог этот тупица Барнум отмахнуться от Бертиного предупреждения.

Из дверного проема, крутя молотком, выбежала коричневая фигурка.

– Сдавайся, лжец, – объявила она и замахнулась молотком, однако Чурбе удалось увернуться. – Сейчас приколочу тебя к стенке.

– Погоди, ты что это? – проговорил Чурба. – Кто ты, черт побери?

– А то ты не знаешь. Ты ж сам упер мой доллар на эти свои штуки-дрюки, на своего сраного исполина.

– Пацан с больной мамой? – Чурба поднял руки, прикрывая голову.

– Да, и пришел за деньгами. – Парень взмахнул молотком.

– Кидай-ка лучше свой молоток, сопляк слюнявый, а не то шкуру спущу. Переломаю пополам и скормлю кобыле.

– Деньги давай. Давай мне мои деньги.

– С какой это стати? После всего, что я для тебя сделал. Ты пришел поглазеть на Голиафа и проторчал там на целых два доллара. Чего ж ты теперь жалуешься и кто кому должен?

– Вот, черным по белому. – Мальчик вытащил из штанов «Горн». – Исполин – никакой не исполин, а большой кусок говна.

– Сдается мне, когда мы виделись в прошлый раз, ты жил с того, что продавал газеты, – сказал Чурба.

– И что?

– Ты мне вот что скажи. Сколько «Горнов» у тебя сегодня ушло? Наверное, до черта. Так или не так? Что-то я не вижу, чтобы ты тащил за собой сильно много газет.

– Все продано, – сказал мальчик. – Расхватали, как пирожки.

– Расхватали, как пирожки с кошатиной. Ну-ну.

– Что значит «ну-ну»?

– Из-за чего, ты думаешь, они расхватали твои газеты, как не из-за моего Голиафа? Ты вон не шевелишься, и то весь звенишь. В карман небось побольше доллара запихал.

– Какая разница? Запихал я в карман или не запихал – это не то, что ты у меня забрал, так что отдавай назад.

– Разве жизнь – не бедствие? – поинтересовался Чурба.

– Тебе нравятся переломанные коленки?

– Вы только посмотрите на этого недомерка, он думает, что он новый Костомол Брайан. Кстати, как твоя мама?

– Умерла, похоронили уже. Оставила меня сиротой.

– Мои соболезнования, – сказал Чурба. – Она в лучшем мире, а у тебя полны карманы. Похоже, вы неплохо заработали на этой распродаже.

– Ты ж клялся, что этот твой каменюка умеет лечить.

– Я не сказал об этом ни слова. А кто говорит, что не умеет?

– В газетах говорят.

– Если ты будешь верить всему, что печатают в газетах, кончишь тюрьмой. Хотя ты и так ею кончишь, если еще раз махнешь своим молотком. Тут легавый на углу, много чего мне должен.

– Мама перед смертью молилась за исполина.

– Слушай меня, мальчик. Я лично видел, как Голиаф творит чудеса. Он вылечил слепую девушку, калеку, глухого мужика и заставил стариков вспомнить, что такое стояк. Так что на твоем месте я бы сказал: все, что ни делается, к лучшему – и пошел бы дальше впихивать газеты.

– Отдай мой доллар, – сказал мальчик.

– Что с воза упало, того нет, – сказал Чурба. – Волоки свою сиротскую жопу куда подальше.

Изможденное лицо Джорджа Халла, глаза как фаршированные оливы – весь его вид наводил на мысль о штуковинах, что подвешивают на крюк в витринах у мясников. Барнаби Рак наблюдал, как Джордж бросает четвертый кубик сахару в третью чашку кофе, словно надеясь подсластить этот кислый выверт фортуны. Мало пользы было и от того, что, пока Барнаби с Джорджем шли в ресторанный зал, все стулья, попавшиеся им на пути в вестибюле отеля «Сент-Деннис», были заняты людьми, уткнувшимися в «Горн».

– Честно говоря, я не ожидал, что вы примете мое приглашение, – сказал Барнаби.

– Я тоже, – сказал Джордж. – С другой стороны, не все ли равно, когда слушать эту музыку, сейчас или потом.

– Наши читатели, естественно, захотят выслушать вашу версию этой истории.

– Мне почти нечего добавить к тому, что вы написали.

– Где же судорожные опровержения? Оскорбленная невинность?

– Все, что вы сказали, правда. Кардиффский исполин – мое творение. Я его родил и вскормил, от начала и до конца Остальные почти не имеют к нему отношения, они были разве что соучастниками. Другое дело – барнумовский Титан. Вульгарный плагиат.

– Я понял это очень давно. Мистер Халл, зачем вы это сделали? Только для наживы или на карту было поставлено нечто большее? «Саймон Халл и сыновья» – солидное предприятие. У вас наверняка был надежный доход.

Джордж выудил анчоус из рыбного салата.

– Не знаю точно, мистер Рак. Сперва это была неплохая идея, чтобы посмеяться и сорвать злость.

– Злость на что?

– На всякую ерунду. На землю, небо и преисподнюю. На прошлое, настоящее и будущее. На жестокость и равнодушие Бога. На заносчивость и высокомерие человека, туго перекрученное с притворством. На гибель красоты и птиц. На обман звезд. Меня тошнило от всего этого, а еще больше от самого себя.

– Но надругаться над глубинной сутью веры в то время, когда страна еще носит траур по своим героям?…

Джордж махнул рукой в сторону соседнего столика:

– Дама, которая вон там поглощает филе, тоже в трауре?

– Трудно сказать.

– Возможно, в трауре ее муж по случаю цен на мясо.

– Вы очень циничный человек, мистер Халл.

– Я знаю лишь два сорта людей: дураков и циников. С кем бы вы предпочли сидеть за столом?

Барнаби улыбнулся и отрезал кусочек от оплаченной Зипмайстером свиной отбивной.