Его слова звенели в ушах, повторялись, превращались в громкий крик, и я проснулась.

В избе было светло. От распахнутой настежь двер тянуло свежестью и прохладой, а веснушчатый Левеет тряс меня за плечи.

– Вставай, Дара! – кричал он. – Вставай! Свейнхильд зовет.

Я протерла глаза. Многие из рабов уже поднялись сонно потягивались и расходились по своим обычным делам.

Я проследовала за парнишкой через всю усадьбу к тому самому дому, где прошлой ночью был веселый пир. Теперь от веселья не осталось и следа. Возле дверей толпились мрачные викинги и о чем-то негромко переговаривались меж собой, а мимо них то и дело сновали быстроногие служанки с полотенцами и полными бадьями воды. Касаясь потных, еще дышащих ночным разгулом мужских тел, я протолкалась к дверям и вошла. Левеет остался на дворе.

В избе все изменилось. Со столов еще не убрали остатки снеди, но на лавках уже не теснился народ, а там, где вчера сидел Черный, лежало что-то большое, закутанное в теплый шерстяной полавочник. Свейн-хильд стояла на коленях в глубине избы. Рядом с ней притулился какой-то странного вида человек с длинной белой бородой и костлявыми руками. Идя к ним, я только и видела, что эту бороду и суетливые старческие руки.

– Стой, – неожиданно приказала мне Свейнхильд. Я остановилась. Старик медленно поднял голову. Его пустые, прозрачные, как бездонное небо, глаза устремились на меня.

– Она? – спросила Свейнхильд.

Незнакомец прищурился. У меня в груди заныло. Казалось, паук мар решил спрятаться от всевидящего взгляда старца и не мог. Стало холодно и страшно.

– Она.

Шурша платьем, Свейнхильд подошла ко мне. Вот уме не думала, что эта маленькая рыжеволосая урманка может внушать такой ужас. Мне захотелось развернуться и бежать прочь, но ноги будто приросли к полу.

– Зачем ты сделала это? – глухо спросила Свейнхильд.

Я вздохнула. Если она думала напугать меня, то не "а ту напала! Посмотрим сможет ли она что-нибудь доказать…

– Что? – невинно округлив глаза, поинтересовалась я.

– Это… – Урманка приподняла край шерстяного по-лавочника. Под тканью лежал Трор. Вернее то, что осталось от Трора. Лицо мертвого викинга сморщилось и посерело.

«Да он же совсем старик! – подумала я. – Я убила старика…» Однако раскаяния не почувствовала и продолжала притворяться:

– Я не понимаю…

– Не понимаешь?! – Рыжеволосая уставилась на меня, а потом грубо схватила за руку и потянула в глубь избы. Там в полутьме на столе скорчился Хаки. Я едва узнала его. На лбу берсерка блестели капли пота, серые глаза шарили по избе, но ничего не видели, а пересохшие губы беззвучно шевелились.

– Он зовет Одина и не знает, что тот не придет, – впившись в мой локоть ледяными пальцами, сказала Свейнхильд. – Одноглазый берет лишь тех, кто погиб в бою с мечом в руке. Я спрашиваю – зачем ты отравила его?

– Я никого не травила… Свейнхильд словно не услышала моего ответа:

– Не было на свете воина, более достойного чертогов Одина! Ты помешала ему стать бессмертным. За это ты будешь умирать так долго, как долго проживет он!

Меня передернуло. Урманка не пугала меня и явно собиралась выполнить обещанное. Но неужели она сама не видела, что я убила чудовище?!

– Так ты скажешь, зачем сделала это? – вновь повторила Свейнхильд.

Я упрямо мотнула головой:

– Ничего не знаю!

– Уведите ее.

За моей спиной выросли два дюжих мужика. Их лица выражали смесь горя и мстительного восторга. Наверное, они уже предвкушали мои муки…

– Не трогай словенку, Свейнхильд, – вдруг прохрипел кто-то из другого угла. – Она не виновата… Это сделал я.

Тюрк?! Я не заметила его. Неужели бедняга грек все еще тут?

Мужики замерли, а Свейнхильд резко обернулась:

– Молчи, лживый раб!

Тюрк приподнялся. Он был бледен и трясся, как олень на гоне, но замолкать не собирался. – Я сделал это, – повторил он. – Ты ведь знаешь, что я хороший знахарь. Только мне известно, как, сделать из сон-травы смертельное зелье, а Дара тут ни при чем.

Урманка засомневалась. Ее глаза заметались от обвинившего меня старика к греку. Она не знала, кому верить. Молва о лекарских умениях Тюрка уже давно ходила по всем северным странам, да и явных причин желать смерти Хаки у грека было больше, чем у меня…

– Неужели ты веришь, что она вздумала отравить его и Трора? Зачем? Она их едва знала, а я давно мечтал об этом, – еще больше выпрямляясь, заявил грек. Он походил на помешанного, но я уже поняла его. Он хотел быстрой смерти.

– Я часто думал о том, как прикончу этого звереныша, – задыхался он. – Когда чаша Трора упала на пол, я насыпал в нее сон-травы, а дура баба не заметила…

– Но старик…

– Финн смыслит в колдовстве, а не во врачевании! – Тюрк брезгливо плюнул в сторону знахаря. – Он увидел в словенке ненависть и решил, будто это она виновна в смерти Трора и болезни Хаки, но все было не так…

– Он лжет! – возмутился колдун.

Свейнхильд сжала кулаки. Она никак не могла решиться, кого из нас двоих наказывать – меня или грека, но потом повернулась к Финну:

– Ты твердо знаешь это?

– Да.

Я зажмурилась. Все… Смелая попытка грека закончилась неудачей. Сейчас меня схватят…

Хаки заметался и что-то забормотал. Колдун кинулся к нему, влил в его полуоткрытый рот бурую жижу и сильно надавил на живот. Хаки согнулся почти пополам, свесился со стола и судорожными плевками принялся изрыгать на пол что-то темно-зеленое и тягучее, как морские водоросли. Его растрепанная голова оказалась возле скованных рук Тюрка, и тут грек решился на немыслимое.

– Все равно убью гада! – завопил он, прыгнул и обеими руками вцепился в горло берсерка. Тот захрипел. Кто-то из воинов гортанно вскрикнул и метнул топор. Серебристое лезвие рассекло воздух и вонзилось в грудь грека, и я увидела его расширенные, удивительно чистые глаза.

– Все, – прошептал он. – Отмучился.

И упал. Из раны на его груди толчками пошла кровь. Свейнхильд отскочила и подобрала подол. Теперь ей стало не до разбирательств.

– Уведите словенку! – крикнула она. – В яму ее! Завтра я решу, как с ней поступать.

Смерть Тюрка развязала мой язык. Грек подсказал мне выход. Все-таки он был очень умен, этот вечный раб…

– Я не виновата! – почти веря в то, что говорю, закричала я. – Не виновата! Я всего лишь подала чашу!

– Уберите ее, – отмахнулась урманка. Один из стражников обхватил мои плечи, но я вырвалась и кинулась к столу, где лежал берсерк:

– Я не… Страшный удар прервал мои объяснения. Все вокруг потемнело, закружилось и стало сужаться в маленькое светлое пятнышко. Последним, что я увидела, было лицо Хаки. В длинных глазах берсерка застыли удивление и гнев. Он знал, кто хотел его убить. Отныне мне оставалось лишь молить богов, чтоб он прожил как можно меньше…