Например, власть целенаправленно использует угрозу лишения человека жилища, как средство регулирования его поведением. Но при этом продолжает действовать декрет СНК от 8 августа 1921 года «Об управлении домами (положение)»[992], в котором коллективам жильцов, собственными средствами восстановившими разрушенный или необитаемый дом, гарантируется «пожизненное невыселение и неуплотнение в пределах пользования нормами площади, установленными Народным Комиссариатом Здравоохранения»[993]. Продолжает действовать принятый еще в августе 1921 года декрет СНК «О предоставлении кооперативным объединениям и отдельным гражданам права застройки городских участков»[994], согласно которому кооперативные объединения и отдельные граждане, получившие разрешение на застройку тех городских участков, «кои не могут быть в ближайшее время застроены средствами местных Исполнительных Комитетов»[995], также получают гарантии «невыселения и беспрепятственного пользования жильем в пределах установленных... жилищных норм, как для застройщиков, так и для членов их семей»[996]. Никто не отменял и положений постановления ЦИК от 19 августа 1924 года[997], и постановления ЦИК и СНК СССР от 21 ноября 1926 года о том, что жилище, находящееся в ведении жилищных товариществ, принадлежит им на правах собственности[998]. В итоге складывается положение, при котором пайщики кооперации получают квартиры как бы в «бессрочное и безвозвратное пользование» и фактически превращаются «в собственников жилой площади»[999].

Кроме того, в предшествующие годы, руководствуясь имеющимися постановлениями[1000], государственные учреждения и промышленные предприятия передавали жилищно-строительной кооперации финансовые и материальные средства. То есть на строительство жилья тратились государственные средства, а в итоге, как сказано в постановлении от 17 октября 1937 года, «жилая площадь в построенных на эти средства домах поступала в полное распоряжение квартировладельцев»[1001].

Власть не может более мириться с этим положением. Власть не может допустить, чтобы рычаг управления и контроля под названием «жилище» выскальзывал из ее рук, чтобы жилище оказывалось «фактически в собственности отдельных групп граждан»[1002]. Подобное положение дел противоречит стратегической направленности и смыслу государственной жилищной политики в СССР. Жилье должно быть залогом правильного поведения в быту и трудовой активности на производстве. Все трудящиеся (а «нетрудящихся» власть целенаправленно извела) знают, что если они не исполняют писаные и неписаные правила трудового поведения в служебном или производственном коллективе, то они теряют место работы и, как следствие, теряют жилье и в итоге оказываются на улице без крыши над головой. Жилище является залогом послушания, лояльности, исполнительности. Власть в течение многих лет последовательно вырабатывала законы, которые юридически обеспечивают подобное использование жилища[1003]. Но десятки и сотни этих постановлений не составляют единого блока, они «размыты» иными решениями (например, изданными в более ранний период или составленными исходя из узковедомственных интересов), не согласующимися с нынешней политикой, противоречащими использованию жилища, как средства тотального принуждения к предписываемому труду и вменяемому быту.

Жилищная кооперация, постоянно и целенаправленно используемая властью в собственных целях, также постоянно, как мы отмечали, стремится из-под этого воздействия выскользнуть. И власть вынуждена вводить все новые и новые административные формы[1004], организационные приемы, процессуальные процедуры[1005], законодательные нормы[1006], формальные определения[1007], позволяющие держать жилищную кооперацию «в узде». А жилищные кооперативы придумывают все новые и новые поводы неподчинения и способы опротестования. Что порождает появление все новых и новых законодательных актов. Например, власть, воздействуя через подчиненные ей органы руководства жилищной кооперацией (районные и городские жилсоюзы), принуждает жилищные кооперативы возводить для своих членов дома «коммунального» типа — с общими кухнями, общими ванными, общими уборными, коридорами (потому что такой тип дома, как мы отмечали, максимально соответствует ее целям). А кооперативы, после возведения дома, затевают массовые перестройки, превращая коммунальное жилище в индивидуальное — устраивая индивидуальные плиты для приготовления пищи прямо в жилых помещениях, принадлежащих отдельным семьям; переоборудуя высвобождающиеся помещения общих кухонь под дополнительное жилье[1008] и т. д. Конечно, власть не может объяснять каждому конкретному руководству каждого конкретного кооператива, что такое переоборудование нарушает ее истинные планы использования жилища, потому что делает жилье менее «прозрачным», а людей более обособленными и независимыми. Поэтому она в качестве аргументов запрета такого самоуправства выставляет принятую в подобных случаях аргументацию — «грубое нарушение санитарных и пожарных требований к жилищу». Эта аргументация, кстати, имеет под собой реальные основания, так как помещения, изначально не предназначенные для расположения индивидуального санитарно-технического и кухонного оборудования, оказываются лишенными вентиляционных вытяжек, подводки воды и канализации, гидроизоляции пола и прочего. Власть гневно осуждает в своих постановлениях жилищную кооперацию за своеволие: «... устройство плит для приготовления пищи в жилых помещениях ухудшает жилищнобытовые условия и усиливает опасность пожаров. (...) Элементарные санитарно-технические требования не соблюдаются»[1009].