– Он тут был несколько дней, – сказала Тори. – Но какая была бы разница, если бы он прожил дольше?

– Абсолютно никакой. – Вива выдавила из себя улыбку. Тори была права, не надо видеть то, чего нет.

После ужина было решено, что Вива поселится в хижине – в маленькой, красиво обставленной гостевой комнате, отдельной от дома, а Тори и Роза в комнате на втором этаже в главной части дома. Вива ушла спать, Тори и Роза поднялись к себе. Когда они помылись и надели ночные рубашки, Роза подошла к окну и распахнула ставни.

– Гляди, – сказала она.

Дождь перестал, и между муслиновыми занавесками повисла бледная луна, окруженная туманным ореолом.

– Ты помнишь, – сказала Роза, – как мы когда-то были убеждены, что на луне сидит человечек?

– Какие мы были глупенькие! – Тори ткнула ее в ребра. Сейчас ей не хотелось предаваться грусти.

Кровать Розы стояла у окна и была застелена прекрасными, накрахмаленными льняными простынями. Они улеглись на нее вдвоем и широко открыли ставни, чтобы видеть вдали очертания темных холмов. За окном с тихим шуршанием снова пошел дождь, на столике возле кровати стояла ваза с розами, от них исходил легкий аромат лимона и меда.

Роза закрыла глаза и повыше натянула на себя пушистое одеяло.

– Закрой глаза, Тори, – пробормотала она, – и скажи мне, что мы дома. Миссис Пладд вот-вот принесет нам какао. Копер щиплет траву на поле.

Тори послушно закрыла глаза, но игра ей не нравилась.

– Все прекрасно, Роза, – усмехнулась она. – И наши милые прогулки, когда мы возвращались по уши в грязи, и лед в умывальнике по утрам, и обморожения…

Но ей тут же стало стыдно. Конечно, Роза тоскует по дому, ведь ей сейчас тяжело. Она ждет ребенка, да и другие вещи. За ужином она сообщила, что мама написала ей о болезни отца – у него респираторная инфекция, и он «чувствует себя не на сто процентов», что на языке Уэзерби означало, что он практически на пороге смерти. Более чем вероятно, что Роза никогда его больше не увидит.

– Ты очень скучаешь по дому? – При свете лампы Тори видела детский пушок на висках у Розы, ее безупречную кожу. Она выглядела еще слишком юной, чтобы стать матерью.

– Иногда. – Когда Роза закрывала глаза, золотые перышки ее бровей опускались вниз. – Но я думаю, что бывают дни, когда каждый ненавидит тут все: жару, вонь, клуб.

И это говорила Роза, которая никогда не жаловалась.

Тори играла шармами на браслетах Розы: золотой рыбкой, лошадкой, которая дарит счастье, и святым Христофором.

– Помнишь, ты надела их в тот вечер, когда мы усыпили королеву Марию?

Так они всегда описывали их представление ко двору.

Роза улыбнулась.

– Я так нервничала. Помнишь, мама дала нам в первый раз шампанское, а потом вручила мне эти шармы в красной кожаной шкатулке? Почему-то они восхитили меня больше всего. Помню, она сказала: «Они принадлежали бабушке, а теперь они твои». Мне тогда показалось, что я получила в подарок ключи от королевства.

– Поначалу всегда так кажется. – Тори расстегнула золотой замочек, и браслет звякнул о блюдо на столике. – Помнишь, какими взрослыми мы себя чувствовали, когда ехали в такси в Букингемский дворец? Помнишь, как несколько часов наряжались? А потом весь тот ужас: черствые пирожки с мясом и два часа в очереди под проливным дождем. И вот наконец! Королева! Практически она была в коме – бедной женщине так надоели ее подданные.

– Ты когда-нибудь надевала потом свое платье? – спросила Роза.

– Нет, – ответила Тори. – Я выглядела в нем как походная палатка: ужасная атласная ткань и пыльная тиара. Когда оглядываешься назад, все кажется таким глупым. Я почти что разорила своих родителей, о чем мне до сих пор напоминает мать. Роза, зачем все это устраивается? Какой в этом смысл?

– Никакого, – согласилась Роза и дипломатично добавила: – Но со стороны наших родителей это было очень мило.

– Нет, постой-ка. – Тори повернулась к ней. – Ты хотя бы познакомилась с Джеком на одной из вечеринок, верно?

– О да, с Джеком, – отозвалась Роза, откидывая одеяло. – Я встретила Джека.

Она перевернулась на бок. Ее живот качнулся.

– Роза, у тебя все в порядке? – спросила Тори.

– Нормально, – ответила Роза.

– Должно быть, замечательно, когда ты ждешь ребенка, – не унималась Тори.

– Да, иногда…

Тори услышала шорох носового платочка.

– Знаешь… странно, когда он шевелится.

– Это восхитительно?

– Да.

Тори мысленно возмутилась. Почему Роза никогда не делится ни с кем своими огорчениями?

За окном раздался странный звук, похожий на крик человека. Тори испугалась.

– Ой, что это?

– Обезьяны, не бойся. – Роза взяла ее за руку. – Джейн говорит, что их тут целое семейство. Они живут на деревьях возле теннисного корта. Огромные, серые и похожи на людей.

Тори решилась еще на одну попытку:

– Роза, послушай, я знаю, что мы с тобой решили не говорить об этом, но я очень, очень скоро поеду домой. Когда я увижусь с твоей мамой, что мне ей рассказать о тебе?

– Расскажи только о хорошем, – без особой уверенности ответила Роза. – Скажи, что у меня все хорошо, с ребенком тоже, что Джек… что Джек вполне нормальный муж. Но пожалуйста, если получится, узнай правду о папе. Я знаю, что эта самая респираторная инфекция опасная штука, более серьезная, чем пишет мама.

– И почему только люди избегают писать голую правду в своих письмах?

– Не знаю, – ответила Роза. – Я даже не знаю, что такое правда.

– Роза, пожалуйста, расскажи мне, что у тебя не так.

– Не могу.

– Почему?

– Потому что я замужем и не имею права болтать просто так – это непорядочно. – Роза возвысила голос. – Это непорядочно по отношению к человеку, с которым я связала свою судьбу: ведь ты выслушаешь только одну сторону.

Тори шумно выдохнула. Нет, это невыносимо! Ее самая дорогая, самая любимая подруга! Когда она попыталась обнять ее, Роза резко ударила ее по руке.

– Прости, если я слишком сую нос в твои дела, – сказала Тори.

– Нет-нет, – возразила Роза сдавленным голосом и повернулась спиной к Тори. – Ты всегда будешь моей лучшей подругой.

Тори ждала, что Роза скажет что-то еще, но напрасно. Потом Роза уснула.

Тори лежала еще несколько часов с открытыми глазами, слушая шум ветра, крики обезьян и спокойное, размеренное дыхание подруги.

У нее был странный холодок под ложечкой. Она словно плыла по реке и уже хотела встать на твердое дно, но река оказывалась глубже, чем она думала, и этому не было конца.