Еще недавно он был старшим братом. Он никогда не думал об этом, но помнил всегда. Теперь… Кто он теперь?

Бывший «афганец», бывший заключенный, один из первых в Подмосковье кооператоров, сегодня – владелец крупной многопрофильной фирмы с оборотом в сотни тысяч долларов, «пахан» запрудненской братвы по кличке Жиган, Константин Панфилов пережил все – любовь, смерть, власть больших денег, силу воровских законов, подлость и предательство, дружбу и горечь потери. Он остался один. И теперь у него остались только враги.

Те, что убили его брата, его друзей, его однополчан-«афганцев».

Не важно, кто они – обнаглевшие от денег братья-дагестанцы Матукаевы или отмороженные менты во главе с полковником Сапроновым, или фокинцы, пытающиеся установить свой контроль над Запрудным и над ним, Константином Панфиловым по кличке Жиган.

Важно, что у Панфилова есть к ним счет, и этот счет они должны будут оплатить.

Деньги потеряли уже для него привлекательность новизны. Деньги уже не так ему интересны, как еще полгода назад. Слишком многое произошло за эти полгода. Будет у него денег в тысячу раз больше или не будет вовсе, от этого его жизнь уже не изменится, друзья не оживут, любимая женщина не вернется.

Деньги – лишь средство для жизни, а жизни у Кости Панфилова уже и не осталось. Кто он теперь такой? Волк-одиночка, не верящий никому, потому что вокруг остались лишь враги.

Деньги – лишь средство для достижения цели. А цель у Константина Панфилова есть. Очень важная цель.

Месть!

Он должен наказать тех, кто забрал жизни близких ему людей. Кто разрушил его представление о том, как должна быть устроена жизнь.

«Они ответят мне за всех! Твоей кровью, брат, твоими муками смертными клянусь… Им не уйти от кары… И кара эта будет страшной!»

Эта клятва по ночам звучала в ушах Жигана и заставляла наливаться его душу темной, мутной энергией мщения.

* * *

Днем было легче.

Жизнь не давала отвлекаться и требовала к себе постоянного внимания. Его коммерческая подмосковная империя разрослась настолько, что требовала каждодневного контроля, и Константин Петрович Панфилов, которого в Запрудном не знали разве что грудные младенцы, лично проверял работу и своего банка, и казино, и ресторана, и магазинов, и производственных филиалов, выпускавших всякую всячину, от расчесок и бельевых прищепок до женской одежды.

И в спокойные времена у него минуты свободной не выдавалось, а теперь, когда менты практически заморозили деятельность его банка, когда фокинцы только и ждали удобного случая, чтобы с ним расправиться, он вообще разрывался на части.

И все чаще его посещали черные мысли о том, что его жизнь – всего лишь бессмысленная суета, единственный результат которой – деньги. Но ведь и дагестанцы хотят того же самого – денег, огромных денег, дающих власть и жизненные блага.

Константин еще не до конца осознал, что обладание большими деньгами ведет лишь к желанию обладать еще большими деньгами, но мысль эта уже витала где-то поблизости. Витала, но пока так и не становилась для него истиной, способной убить в нем жажду наживы. И он продолжал бороться за сохранение своей финансовой структуры, хотя и видел, что глубокая трещина, которую она дала, появилась прежде всего из-за его сомнений во всесильности власти денег.

Но пока живы его враги, Панфилову деньги необходимы хотя бы для того, чтобы держать в руках запрудненскую братву. Он не питал иллюзий по поводу того, что братва обратилась к нему с просьбой стать ее «паханом». Ясно одно: не будь у него денег, которыми он мог «греть» запрудненцев, они бы и близко к ему не подошли. Хотя, конечно, не на одних деньгах держится его авторитет среди запрудненцев.

Поубавилось у него и иллюзий насчет того, что можно взять власть в этом городе «демократическим», конституционным путем. Он уже пробовал участвовать в выборах. Стоило только ситуации проясниться до такой степени, что победа его уже не вызывала сомнений, как выборы просто отменили. Нет, это не его путь – разводить дипломатию с людьми, которых он ненавидит, и ждать, когда они допустят промах и можно будет использовать этот промах в свою пользу.

Здесь, в Запрудном, власть можно получить, лишь опираясь на высшие московские чиновничьи структуры. Если у Артура и были надежды на то, чтобы пробиться снизу, то только потому, что он не понимал законов, по которым устроена жизнь в чиновничьем мире. Пусть бы даже Панфилов и выиграл эти выборы, но у власти в городе ему удержаться все равно бы не дали.

Все это занозой сидело в душе Константина, когда он с утра до ночи инспектировал свои заведения и предприятия, устраивая разносы, одних выгоняя, других назначая, и часто, слишком часто сам не видел в этих кадровых перемещениях никакого смысла.

Но везде, стоило ему появиться на улице, за спиной он слышал шепот:

– Смотри! Смотри! Панфилов приехал! Жиган! Ну, сейчас он им устроит!

– Характер у него крутой.

– А капитал еще круче. Говорят, у него уже миллион долларов, а то и больше!

– И как же его не прижмут с таким деньгами!

– Кого? Жигана? У тебя с головой все в порядке? Да под ним же вся запрудненская братва ходит…

Стоило ему это услышать и вспомнить о той роли, которую он согласился на себя взять, когда представители братвы явились с просьбой стать их «паханом», как он невольно поморщился.

Нужно было решать, что делать с Самсоном.

Самсон скурвился.

Это было настолько очевидно, что не требовало доказательств. Мельник своими ушами слышал во время резни, устроенной им, Самсоном, Кротом и Сливой фокинской братве в бане, как фокинец Кудрявый за несколько секунд до смерти сказал, что Самсон втихаря «стучал» ему о всех планах запрудненцев.

«Я же тебе плачу!» – выкрикнул Кудрявый и тут же получил пулю в голову, прямо в ухо, из «тэтэшки», зажатого в руке Самсона.

Но Мельник все это слышал. И привез Самсона в Запрудный под стволом. У него хватило выдержки не ставить сразу Самсона перед братвой.

Он привез его к Жигану и коротко изложил ситуацию.

Константин, едва услышав, о чем речь, сразу понял, что этот здоровый накачанный парень, пристегнутый наручниками к толстой водопроводной трубе в подвале его особняка, – покойник. Но убивать его сразу было нельзя.

Нужно собрать братву и сделать это при ней. Самое мерзкое, что может быть на свете, считал Жиган – это предательство.

Предателей нужно давить как клопов – размазывать по стене!

* * *

Суд над Самсоном Жиган назначил на территории заброшенного пансионата «Солнечный».

За полчаса до назначенного срока братва была на месте. На пансионатской площади перед главным корпусом, на лавках перед эстрадой-ракушкой сидели и лежали человек тридцать в черных кожаных куртках, кто в осенних, кто в зимних, в кожаных фуражках и вязаных шапочках. Многие из них были вооружены пистолетами «ТТ» и «макарами». А вот ножи имели практически все, хотя мало кто умел пользоваться ими в драке эффективно.