Уровень жизни в Польше стал одним из самых низких в Европе, ниже чем во многих развивающихся странах. Были введены талоны на некоторые виды продуктов: мясо, сахар, шоколад.

Спустя десятилетие, летом 1980 года, на верфях Гданьска, колыбели польских политических перемен, снова вспыхнул очаг недовольства. Рабочие начали забастовку, вскоре переросшую в настоящее восстание. Они забаррикадировались на территории завода, требуя права организовать профсоюз, не подчиняющийся коммунистическому контролю. Милиция, помня о жертвах декабря 1970 года, окружила их, но силу не применяла. Западное телевидение в течение многих дней освещало это событие, указывая на серьезный риск для Польши. Это была необычная картина: огромная толпа рабочих у ворот верфи, окруженная изображениями покровительницы Польши Девы Марии, а в руках у бастующих плакаты и гвоздики национальных цветов Польши — красные и белые. Большую часть времени рабочие либо молились, либо пели национальный гимн «Еще Польска не сгинела…» Их лидером стал электрик Лех Валенса, который был активистом восстания в 1970 году, за что был немедленно арестован.

Казалось, забастовкам не будет конца. Они начали вспыхивать и в других промышленных центрах. В августе 1980 года заместитель премьер-министра Мечислав Ягельский отправился в Гданьск для переговоров с Валенсой и лидерами восстания; он был готов предложить материальные льготы и повышение заработной платы, которые из-за инфляции быстро бы обесценились, но ни за что не пошел бы навстречу главному политическому требованию — выборам на основе тайного голосования — как противоречащему коммунистическим методам управления.

Кризис быстро развивался в пользу бастующих, и в конце августа Эдвард Терек направил на переговоры с Валенсой представителей, которые были готовы удовлетворить большинство требований. Было решено организовать национальный профсоюз, известный как «Солидарность», куда вошли несколько миллионов человек, и он получил законное право участвовать в принятии решений, выступая в роли оппозиции.

В моем письме в газету «Дейли телеграф» от 27 августа 1980 года, написанном по просьбе лидеров польской общины в Лондоне, указывалось на моральный долг Великобритании перед Польшей за то, что в 1939 году не удалось выполнить гарантии и сохранить ее целостность, за покрывательство массовых убийств польских офицеров при Сталине в 1943 году, за решение оставить Польшу под контролем СССР, принятое в Ялте в 1945 году, за молчаливое согласие на фальсификацию выборов в Польше в 1947 году, которые в Ялте Сталин обещал сделать «свободными и ничем не воспрепятствованными». Я также мог бы припомнить, что Великобритания отказала полякам, когда они просили разрешения принять участие в параде Победы в 1946 году в Лондоне, а также нежелание признать значительное участие Польши в войне.

Для Британии, писал я, теперь было бы ошибкой призывать поляков к вооруженному восстанию. (Именно так поступило радио «Свободная Европа», финансируемое ЦРУ, во время восстания в Венгрии в 1956 году.) В ближайшие годы коммунизм еще будет в Польше силен. Однако у поляков все-таки оставался шанс получить из сложившегося кризиса некоторую выгоду, особенно для профсоюзов, действительно выражающих интересы рабочих.

Я писал, что забастовщики нуждаются в средствах, чтобы рассказывать о своем деле, поддерживать связи с остальной частью страны, включая писателей и других представителей интеллигенции, да и с остальным миром. Часть этой задачи выполняли западные радиостанции, которые не глушили помехами, но печатное слово было совсем иной проблемой. Цензура не пропускала в прессе никакой критики социалистической системы. Иную точку зрения можно было узнать только из подпольных изданий и листовок. Я предложил читателям послать деньги графу Эдварду Рачиньскому, лидеру польской диаспоры за рубежом. В 1939 году он был польским послом в Лондоне, затем возглавил правительство в изгнании, которое Великобритания перестала признавать после Крымской конференции 1945 года. У него и его друзей были связи в Польше, с помощью которых можно было целенаправленно использовать полученные средства.

В течение нескольких дней на просьбу откликнулись несколько тысяч человек. Было собрано двадцать пять тысяч фунтов, и их потратили на оборудование, в котором так нуждалось новое движение; в основном это были прессы для книгопечатания и копировальные аппараты. Во всех коммунистических странах владеть такой техникой было запрещено, ибо ее считали опаснее автоматов. Все это нужно было нелегально ввезти в страну, нередко по частям, затем собрать и использовать для распространения пропаганды — главного средства оппозиции в борьбе с авторитарной властью.

Однако нашлись и скептики, отреагировавшие на события не пожертвованиями, а насмешками. Например, еженедельный журнал «Нью стейтсмен» от 19 сентября в статье, озаглавленной «Такова Англия», цитировал мое письмо как карикатуру на эру Тэтчер, когда пэр-консерватор, сторонник новых «антипрофсоюзных» законов, сотрудничает с польским графом, реакционным элементом, чтобы оказать помощь иностранному профсоюзу. Для чего мне было поддерживать профсоюз, конфликтующий с коммунистическим правительством? В моем жесте увидели лишь парадокс и цинизм и решили, что критика консерваторами советской системы была не более чем скрытой атакой на социализм в Великобритании. Коллеги из лейбористской партии обвинили меня в том, будто я использую польские события, чтобы поддержать Тэтчер в «войне против рабочего класса». Откуда им было знать, как встретили в Польше участие графа Рачиньского и его друзей в борьбе против навязанного стране коммунистического правления?!

В декабре 1980 года в Лондоне, во время дебатов с представителями профсоюза транспортных и неквалифицированных рабочих я попытался объяснить, что проблемы Польской Народной Республики, где может править только одна партия, где выражение антикоммунистических взглядов запрещено законом, нельзя сравнивать с проблемами левых движений Великобритании при правлении Тэтчер. Последним хотя бы разрешалось свободно выражать свою социалистическую точку зрения без вмешательства полиции, заметил я. Выступавший от профсоюза Джек Дроми не нашел мои доводы убедительными. Слушатели сочли, что Лех Валенса и забастовщики представляли «антисоциалистическое движение», и любая их поддержка со стороны английских консерваторов — не что иное, как служение общим классовым интересам[113].

Польские события ставили под угрозу советскую политику, предвещая конфликт на два фронта — в Польше и в Афганистане. Проблема, вставшая перед СССР, обнажила и слабость Запада. Она показала, что Запад не может помочь своим друзьям. «Русский медведь» снова мог сожрать более слабого соседа, а Америка бездействовала в стороне, ограничиваясь подбадриванием. Я помню, как вечером 24 августа 1980 года мне позвонили из Варшавы сразу после выступления Терека по польскому телевидению и сказали, что «он выглядел старше, чем на прошлой неделе», пообещал, что коммунистическая партия «изменит свою политику», и в будущем выборы в профсоюзы будут проводиться тайным голосованием. Он объявил о снятии с поста премьер-министра Эдварда Бабюха и других ключевых фигур. Потом я поговорил с известным академиком и бывшим коммунистом Леше-ком Колаковским, который представлял в Великобритании