Воспоминания о Горьком, очевидно, самому Новикову-Прибою доставляли немалое наслаждение. Не спеша, раздумчиво он извлекал из памяти характерные чёрточки, живо лепя лицо, фигуру великого писателя. Он рассказывал, как Мария Фёдоровна Андреева покинула Горького, как Горький переживал это, как старался разговорами с друзьями скрасить пустоту, образовавшуюся с её неожиданным уходом.

Рассказы Алексея Силыча, как пишет его друг писатель Степанов, всегда были необыкновенно интересны, полны любопытных деталей:

Степанов рассказывает, что, вспоминая о Горьком, Алексей Силыч по-горьковски ставил локти на стол и иногда чуть подкрашивал речь своеобразным волжским оканьем: «…и тогда на лице его, широком и скуластом, на одно-другое мгновение появлялось что-то схожее с чертами самого Горького, и даже голос его звучал интонациями, свойственными низкому чистому басу Алексея Максимовича, и тогда невольно представлялось, будто Новиков-Прибой непостижимым, почти чудеснейшим образом перевоплощается в Горького».

Конечно, Алексей Силыч тяжело переживал, что отношение к нему человека, которого он искренне любил и всегда считал своим учителем, круто изменилось в то время, когда Новиков-Прибой уже стал известным и успешно издаваемым писателем.

В «Страничке из прошлого» Новиков-Прибой писал: «В России редко найдёшь такого писателя, который с первых своих литературных шагов обошёлся бы без Горького. Все начинающие, как птицы на маячный огонь, тянулись к нему, зная заранее, что у него они найдут и справедливую оценку своих творений, и его поддержку по устройству рукописи в журнале, если, конечно, она достойна этого. Нужно было удивляться, как он успевал прочитывать горы рукописей и отвечать авторам, подробно разбирая их произведения».

Помня, как радушно принял его Горький на Капри, как много отеческой заботы дарил каждому начинающему литератору, Новиков-Прибой тоже всегда с исключительной теплотой и вниманием относился к молодым писателям. И, пожалуй, число тех, кому в разные годы своей жизни помог Алексей Силыч, не уступает количеству питомцев великого пролетарского писателя.

Ставший позже известным советским прозаиком, лауреатом Государственной премии СССР, Афанасий Лазаревич Коптелов вспоминает, как в 1926 году он приехал в Москву из Сибири с объёмистой рукописью своего первого романа. Не было у него в столице ни друзей, ни знакомых. Зато было рекомендательное письмо для Новикова-Прибоя, которого ему предстояло разыскать. Письмо передал Иван Григорьевич Зобачёв, редактор бийской газеты «Звезда Алтая». В своё время он работал вместе с Алексеем Силычем в редакции журнала «Сибирский рассвет» в Барнауле.

Новиков-Прибой встретил начинающего автора приветливо. За полночь затянулась беседа об Алтае, о сибиряках. Много было воспоминаний о Гражданской войне. Много рассуждали о творчестве. Алексей Силыч не упустил момента покритиковать Бориса Пильняка, о котором тогда много говорили и которого он очень не любил. Коптелов так передаёт слова Новикова-Прибоя: «Ну, этот опять наворотит, засыплет страницы журнала пустословием. Помните, как он писал о море? Будто из подвала кричал: „Море, море, море“. И полагал, что таким пустым криком он изображает морские просторы. А я за этими словами ничего не вижу — ни воды, ни воздуха. Не знаю — спокойное море или бурное. Нет ни изображения, ни чувств. В книге о тайге — помните? — у него написано: „Леса, леса, леса“. Будто он заблудился и орёт: „Спасите!“ А спасают — не хочет выходить из леса, кривляется. Говорят, собирается в Японию. Можно ждать — напишет: „Вот идёт японец, за японцем ещё японец, ещё японец“. Человеческой души в его сочинениях нет. И настоящей живописи нет. Словами-пустышками пытается заменить картину, но ничего не выходит. И не выйдет».

После этого Алексей Силыч с воодушевлением и восторгом заговорил о Горьком: «Горький — вот мастер! Великий художник! У него всё ясно, всё вылеплено, всё походит на живую жизнь, всё правдиво. Вот у кого нам всем надо учиться живописи словом».

24 марта 1937 года широко отмечалось шестидесятилетие Новикова-Прибоя. Все центральные газеты пестрели заголовками: «Любимый писатель краснофлотцев», «Народный писатель», «Создатель народной книги», «Писатель большой правды», «Мастер социалистического реализма».

Письменный стол Новикова-Прибоя был завален поздравительными письмами и телеграммами от читателей, учреждений, издательств, библиотек, командующих флотами и армейскими частями, друзей-цусимцев, друзей-писателей.

На вечере в честь юбиляра было сказано множество торжественных и тёплых слов. Алексея Силыча приветствовали чиновники и общественные деятели, моряки, литераторы, артисты. Вечер закончился грандиозным банкетом. За столиком Новикова-Прибоя сидели самые почётные гости — лётчики Валерий Чкалов и Георгий Байдуков.

Конечно, тёплые слова грели, давали новые силы для работы. И уже на следующее утро, как обычно, в шесть часов, не расслабляясь, Алексей Силыч принялся за работу. А в работе у него в это время были: «Цусима», во-первых (он продолжал редактировать роман, расширять его новыми эпизодами, и казалось, конца-краю этому не будет), и «Капитан 1-го ранга», во-вторых.

Работа над новым романом шла полным ходом. А задуман он был достаточно давно. В сентябре 1930 года в письме Н. В. Трухановой Новиков-Прибой, сообщая о текущих событиях своей жизни, делится и планами на будущее: «Побывал я на кораблях, поплавал, участвовал в маневрах в Балтийском море. Подготовляю материал к будущим работам. Когда кончу „Цусиму“, возьмусь за изображение современного Красного флота».

Жизнь современного флота волнует писателя не меньше, чем трагедия 2-й Тихоокеанской эскадры. И хотя именно «Цусима» забирает всё время, все силы и энергию, Алексей Силыч подспудно готовится к работе над новым романом. Основная тенденция для него изначально ясна: показать различия между царским флотом и флотом советским.

В своей статье «Новая страна, новые люди» (опубликована 23 февраля 1935 года в газете «Правда») Новиков-Прибой писал: «При Цусиме наша экспедиция потерпела небывалое поражение. Нас разгромили за отсталость, за бескультурье, за неподготовленность к войне, за неумелую организацию службы на кораблях, за отсутствие боевого управления эскадрой и за многие другие грехи империи… Что было тогда, мной без утайки рассказано в „Цусиме“. А сейчас можно с уверенностью сказать, что жуткие картины ужасов этого величайшего в истории морского сражения не устрашат наших любимых бойцов Красной Армии. Что я вижу теперь? Я побывал во многих красноармейских частях, плавал и на кораблях Красного советского флота. Всё изменилось коренным образом. Вместо прежней слепой субординации введена строгая, но сознательная и разумная дисциплина, вместо бессмысленной муштры красноармейцы и краснофлотцы вооружаются знаниями военной техники, готовятся по-настоящему постоять за свою социалистическую родину… И мне начинает казаться, что не 30 лет, а несколько веков отделяют меня от пережитого грозного боевого урока истории, пошатнувшего основы самодержавия».