Этой организацией я был отправлен в первых числах мая месяца в г. Екатеринбург для выяснения условий, в которых находится здесь Августейшая семья, ознакомления по этому вопросу нашей организации и принятия мер к облегчению участи Августейшей семьи, вплоть до увоза ее отсюда.

Здесь я поступил на старший курс Академии Генерального штаба, находившейся тогда в Екатеринбурге. Разобравшись несколько в окружающих меня людях, я сошелся ближе со следующими офицерами, бывшими в Академии: Капитаном Ярцовым, Капитаном Ахвердовым, Капитаном Дилингсгаузеном и Капитаном Гершелманом. Я поделился с ними своей задачей. Мы решили узнать как следует те условия, в которых содержалась здесь в Ипатьевском доме Августейшая Семья, а в дальнейшем действовать так, как позволят нам обстоятельства. Получали мы сведения эти, как могли. Мать Капитана Ахвердова, Мария Дмитриевна, познакомилась поближе с доктором Деревенко и узнавала от него, что было можно.

Деревенко, допускавшийся время от времени к Августейшей Семье, дал ей план квартиры верхнего этажа дома Ипатьева. Я не знаю, собственно, кто его начертил. Может быть, чертил его Деревенко, может быть, сама Ахвердова со слов Деревенко, может быть, и Дилингсгаузен. Я же его получил от последнего. Там значилось, что Государь с Государыней жили в угловой комнате, два окна которой выходят на Вознесенский проспект, а два – на Вознесенский переулок. Рядом с этой комнатой была комната княжон, отделявшаяся от комнаты Государя и Государыни только портьерой. Алексей Николаевич жил вместе с отцом и матерью. Демидова жила в угловой комнате по Вознесенскому переулку. Чемадуров, Боткин, повар и лакей все помещались в комнате с аркой[188]. Больше этого, то есть кроме вот плана квартиры и размещения в ней Августейшей семьи, мы ничего от Деревенко не имели.

Нас интересовало, конечно, в каком душевном состоянии находится Августейшая Семья. Но сведения эти были бедны. Я не знаю, почему это так выходило: Ахвердова ли не могла получить более выпуклых сведений об этом от Деревенко, или же Деревенко не мог сообщить ничего ценного в этом отношении и, если не мог, то не отдаю себе отчета и теперь, почему это было так: потому ли, что Деревенко не хотел этого делать, или же потому, что не мог дать никаких ценных сведений, так как за ним за самим следили и при его беседах с лицами Августейшей Семьи всегда присутствовали комиссары. Повторяю, сведения эти были какие-то бледные. Знали мы от него, вернее от Ахвердовой через него, что Августейшая Семья жива.

Припоминаю, между прочим, вот что. Я помню, по сведениям Деревенко выходило, что у княжон были в комнате четыре кровати, между тем, когда я потом попал в дом Ипатьева, я не видел там, в этой комнате, никаких кроватей, не только в комнате княжон, но и в комнате Государя и Государыни. А попал я туда один из первых. Может быть, впрочем, кровати увезли большевики? Ахвердова же, получавшая сведения от Деревенко, относилась сама к нему с доверием.

Кем-то из нашей пятерки были получены еще следующие сведения о жизни Августейшей семьи. Какой-то гимназист снял однажды своим фотографическим аппаратом дом Ипатьева[189]. Его большевики сейчас же “захлопали” и посадили в одну из комнат нижнего этажа дома Ипатьева, где жили, вероятно, красноармейцы. Сидя там, этот гимназист наблюдал такие картины. В одной из комнат нижнего этажа стояло пианино. Он был свидетелем, как красноармейцы ботали по клавишам и орали безобразные песни. Пришел сюда какой-то из начальствующих лиц. Спустя некоторое время к нему явился кто-то из охранников и с таким пренебрежением сказал, прибегая к помощи жеста, по адресу Августейшей семьи: “Просятся гулять”. Таким же тоном это “начальствующее лицо” ответило ему: “Пусти на полчаса”. Об этом этот гимназист (я совершенно не могу его назвать и указать, где он живет) рассказал или своим родителям, или тем лицам из старших, у которых он жил. Сведения эти дошли каким-то образом до нашей пятерки (но кто мне их передавал, я не помню).

Был случай разрыва гранаты где-то около дома Ипатьева. Деревенко передавал Ахвердовой, что это дурно отразилось на душевном состоянии Наследника.

Проходя мимо дома Ипатьева, я лично всегда получал тяжелые переживания: как тюрьма древнего характера: скверный частокол с неровными концами. Трудно было предполагать, что им хорошо живется.

Источником, через который получались нами сведения, был еще денщик Ахвердова, имени и фамилии его не знаю; впрочем, кажется, по фамилии – Котов. Он нашел знакомство с каким-то охранником и узнавал от него кое-что.

Я осведомлял нашу организацию в Петрограде посылкой телеграмм на имя Капитана Фехнера (офицер моей бригады) и Есаула Сводного казачьего полка Рябова. Но мне ответа ни разу прислано не было, и не было выслано ни единой копейки денег. Но что же можно было сделать без денег?

Стали мы делать, что могли. Уделяли от своих порций сахар, и я передавал его Ахвердовой. Кулич испекла моя прислуга из хорошей муки, которую мне удалось достать. Я его также передал Ахвердовой. Та должна была передать эти вещи Деревенко для доставления их Августейшей Семье. Она говорила мне, что все эти вещи дошли до назначения.

Это, конечно, так сказать, мелочи. Главное же, на что рассчитывала наша пятерка, – это был предполагаемый нами увоз Августейшей Семьи. Я бы сказал, что у нас было два плана, две цели. Мы должны были иметь группу таких людей, которые бы во всякую минуту на случай изгнания большевиков могли бы занять дом Ипатьева и охранять благополучие Семьи. Другой план был дерзкого нападения на дом Ипатьева и увоз Семьи. Обсуждая эти планы, пятерка посвятила в него /так!/ семь еще человек офицеров нашей же Академии. Это были: Капитан Дурасов, Капитан Семчевский, Капитан Мягков, Капитан Баумгартен, Капитан Дубинин, Ротмистр Бартенев, седьмого я забыл. Этот план держался нами в полном секрете, и я думаю, что большевикам он никоим образом известен не мог быть. Например, мадам Ахвердова об этом совершенно не знала. Однако, что бы мы ни предполагали сделать для спасения жизни Августейшей Семьи, требовались деньги. Их у нас не было. На помощь местных людей нельзя было рассчитывать совершенно: все было подавлено большевицким террором. Так с этим у нас ничего и не вышло, с нашими планами, за отсутствием денег, и помощь Августейшей Семье, кроме посылки кулича и сахара, ни в чем ином не выразилась.

За два дня до взятия Екатеринбурга чехами я, в числе 37 офицеров, ушел к чехам, и на другой день, после взятия города чехами, утром я пришел в город»[190].