— Идиот!

— Правильно! Где вы умных замполитов видели? — выворачивается Паша.

— Выспаться дадите или нет, парфюмеры, вашу мать?! — вызверяется в полный голос комод-два.

Интересно, почему множественное число? Причем здесь я?

С вечера двадцать седьмого разговоры вертятся вокруг отстранения от командования 14-й российской армией генерала Неткачева и о попытке очередного воздушного налета молдавской авиации на Тирасполь. По приказу нового командующего армией генерала Лебедя этот налет был отбит силами ПВО российской армии с большим уроном для румынско-молдавской стороны. Вроде бы сбили один МиГ, который упал где-то возле границы с Украиной. Кроме того, сбили два или три вертолета. Один грохнулся прямо на край военного аэродрома у Ближнего Хутора. Говорят, обломки уже показало телевидение. Молодец Лебедь, и поделом Неткачеву! Но второй авианалет настораживает. Делаем вывод — скоро все прояснится. Либо националисты под угрозой вмешательства российских войск присмиреют и очередное обострение боевых действий закончится, либо полезут на нас изо всех сил.

Про себя думаю: а ведь о первой бомбежке, нагнавшей такого страху, уже несколько дней не вспоминали! Ну и ну! Воистину, не так страшен солдату черт, как его малюют. Потихоньку отступает уныние. Слышно, накапливаются за нашей спиной подразделения и бронетехника. Свой час мули проспали. Мы удержались. Двадцать восьмого был по-прежнему тяжелый, но уже не такой безнадежный день.

В ночь на двадцать девятое пришла из центра пожарная машина, пыталась проехать по Первомайской. Ехала как новогодняя елка, с включенными фарами и маячком. Ее остановили, но пожарные сказали, что маршрут по вызову согласован с полицией. Минут десять разбирались, и выяснилось, что опоновцы в «Дружбе» действительно согласны их пропустить. Это была такая новость, что из сказанных по этому поводу слов вне мата были только предлоги. Мы сразу поняли — противник сменил на передовой свои подразделения. Спеклись атаковавшие нас вояки. Истрепалась их бригада перед несколькими маломощными приднестровскими отрядами. Ее подмоченную честь теперь прикрывает ОПОН.

Машина не смогла пройти, потому что от Херсонского переулка до кинотеатра улица была сплошь завалена упавшими столбами, каменьями и ветками деревьев. Тогда пожарные поехали в переулок, и через несколько минут мы услышали, как другое молдавское подразделение, которому не было никакого дела до договоренности, их обстреливает. Этим должно было кончиться, и за пожарными мы не полезли. У самих людей не хватает. Через часок пришли их коллеги из пожарной части и пошли искать своих. К нашему удивлению, вынесли раненого и вывели двух человек. Значит, боевые порядки националистов в той стороне рыхлые. Надо выйти туда в поиск. Авось, еще парочку шлепнем…

Тридцатого июня полицаи сказились и устроили тарарам. По угловой общаге было много пушечных очередей и минометных попаданий. Сижу в дозоре. Едва начинает светать, замечаю, что одним из выстрелов мули добили балкон на четвертом этаже. Зияет в их сторону открытый проем. Шушукаемся об этом с Кравой. Рождается мысль. Где эта чертова смена?! Сейчас рассветет — и будет поздно! Обнаружив нашу нору, мули не отцепятся, придется другое место для поста охранения искать. Наконец приходят Гуменяра с Ваней, и мы отползаем. Времени не было, не то я бы высказал Сереге за перегар! Уснет же, скотина, а Сырбу будет отдуваться за двоих!

Ищем Али-Пашу. После того как дома первого ряда сгорели, Тятя и Федя на скорую руку оборудовали комнату отдыха на первом этаже дома, стоящего во втором ряду. Так и есть, он храпит на одной из стащенных туда кроватей. Наладился к нам! С другой стороны, куда ему? Серж и Жорж не отличаются домовитостью, а на земле он спать избегает и другим запрещает. Расталкиваю его.

— Взводный! Эй, взводный!

— А? Что? Который час?

— Половина пятого. Светло уже.

— Убью гадов! Сказал же, затемно будить!

Вот они, гады: Кацап и Тятя сладко спят тут же, по обе стороны от двери. Ясно теперь, почему от Гуменюка так пахло. В нетерпении останавливаю Пашу, который собрался будить их своим обычным способом — хлопая ладонью по мордам.

— Слушай, взводный… Дело есть! — Торопясь, рассказываю ему о том, что мули сбили балкон, можно попробовать втянуть пушку прямо на четвертый этаж общежития и оттуда им врезать как надо.

— Да ты себе представляешь, как ее тащить?! Уродоваться, а потом доворота или понижения не хватит?

— Но проверить-то можно? Пусть сюда Колос или этот, как его, Ешкин Свет подвалят!

Лицо плохо воспринимающего чужие идеи Али-Паши проясняется. Кажется, надумал.

— А что, может быть, дело! Зови сюда Колоса. Я пока с этими бегемотами поговорю. — Он наклоняется к Феде. Шлеп-шлеп-шлеп!

— Хх-ррамм… Му-у…

— Вот свинобык — и хрюкает, и мычит! А ну подъем, свиное рыло, бык кацапский, мать твою!

— Чаво?!

— Я те дам, чаво, скотина безрогая! Хоть один пост не сменили, сам туда пойдешь!

Днями и ночами Колос и его расчет метались по улицам в районе, где вклинился противник, и с разных точек давали по одному-два выстрела, чтобы националисты думали, что против них действует целая батарея. Они тоже устали. Но, не будучи связаны с одними и теми же разбитыми домами на передовой, нашли и устроили себе главную базу с недостижимым для нас комфортом. Квартируют в зажиточном дворе, несколько женщин-хозяек ухаживают за ними. Нам завидно, и потому, заходя к ним во двор, я готовлюсь будить «артишоков» безжалостно.

От ночной какофонии артиллерию накрыла бессонница, и это спасает меня от лавины матюков и попыток лягаться. Они сами злы и готовы убить всех молдавских волонтеров и полицаев поголовно. Но это теоретически. А практически Колос и его расчет воспринимают мою идею без энтузиазма.

— Какой, говоришь, этаж?! Ты хоть знаешь, мент, сколько пушка весит?

— Ну и работенка, ешкин свет! Ради пары пустых дырок? Ну нет! Не согласны! Это еще Долбическая Сила спит, он бы тебе сказал…

Бессовестно прикрываясь Али-Пашой, заявляю им, что раз знающие люди говорят, что можно попробовать, пусть поднимают задницы и топают за мной. Колос и Ешкин Свет, ворча, встают со своих перин. По дороге они продолжают всем своим видом выражать недоверие и сетовать, что их подняли зря. Войдя в наш двор, тут же отшатываются за угол и приседают от свиста одинокой мины. Грохнуло, как обычно, где-то в остатках частного сектора. Утром, когда мули с бодуна ловят головняки, минометный огонь у них заградительный. Позже, когда очухаются, они перенесут его на нас, сделают беспокоящим. А часов с четырех вечера начнется «полный джаз». Вот тогда во дворах ухо придется держать востро. Артишоки этого не сообразили, и спесь с них слегка сбило!

— Что, — насмешливо обращаюсь к ним, — не тише вашего живет пехота?!

Они сердито встают. Ешкин Свет отряхивается. Присел на задницу от неожиданности, бедняга.