некоторые же, совершенно измождённые, спали на грязном полу, пока другие перешагивали через них.

Вскоре Фог замутило; она прижала пальцы к губам, с трудом сдерживая тошноту, и ускорила шаг.

«Вот бы уничтожить здесь всё… Хотя нет, не поможет, – оборвала она себя. – Рабство на юге процветает веками, потому что нет ничего дешевле, чем человеческая жизнь. Значит, надо изменить сам подход… Привезти больше мастеров, как в Ишмирате? Чтоб проще было купить самоходную повозку, чем нанять носильщиков для паланкина? Вернуть воду в пустыню, чтобы каждый мог прокормить себя сам, и никому не приходилось продавать одного ребёнка, чтобы второй не умер от голода?»

Почти невозможные предположения – однако более реальные, чем надежда, что невольничий рынок исчезнет сам по себе, а богатые купцы вдруг начнут испытывать отвращение к рабству.

Зловонные ряды клеток закончились, однако дальше стало только хуже.

В глубине рынка располагались павильоны, где сладкоголосые зазывалы рекомендовали приобрести ценных мастеров, нежных красавиц и юношей, услаждающих взор. Если людей из клеток покупали по дешёвке, то сюда приходили с кошелём, наполненным серебром – а то и золотом. Искусный кузнец или ювелир, могучий воин, опытный проводник – кого только не было здесь! Многие, завидев состоятельного покупателя, начинали предлагать себя сами, и это было отвратительней всего.

– Она просто видит твоё доброе лицо и надеется, что ты будешь с ней ласкова, – тихо пояснил Сэрим, когда Фог отшатнулась от юной красавицы, призывно вытянувшей руки. – Она, верно, рождена рабыней и не надеется уже обрести свободу. Красивая, благонравная хозяйка, которой легко прислуживать – предел её мечтаний... Потерпи, ясноокая госпожа. Нам совсем немного осталось пройти – чуть дальше мой друг держит чайную, и туда в полдень неизменно приходит отдохнуть один почтенный старец, и вот он-то нам и нужен.

Дёргано кивнув, Фогарта опустила взгляд и дальше постаралась шагать быстрей и не смотреть по сторонам, отрешиться от криков, не замечать одурманенных лиц… Рынок был устроен так, чтоб непременно пройти мимо всех шатров, благо что расстояние между ними позволяло разминуться даже двум отрядам всадников-арафи. Ряды тянулись и тянулись; призывы торговцев слились в один безобразный хор. Безупречная память и острая наблюдательность киморта едва не превратились в проклятие для Фог, и она уже хотела зажмуриться и идти вслепую, когда приметила за отдёрнутым пологом шатра странно знакомую фигуру.

– Ясноокая госпожа? – встревоженно окликнул её Сэрим.

«Мне померещилось, – стучало в висках. – Померещилось».

Но глаза различали всё новые и новые детали. Разворот плеч; полотно гладких, блестящих чёрных волос; тонкую талию; шрам от шеи до лопаток – и татуировку в виде роя мотыльков, спиралью обвивающих спину, грудь, живот…

Морт, точно откликаясь, началась закручиваться в воронку, словно гигантский смерч – от земли и до неба.

Фог сделала несколько шагов на негнущихся ногах и тихо произнесла:

– Я забираю этого человека, уважаемый господин.

Сидше, обнажённый и прикованный к столбу, поднял на неё усталый, выцветший взгляд…

«Хорошо ведь киморта в должниках иметь, да? – зазвенел в ушах призрачный смех. – Вот увидимся, и я что-нибудь попрошу».

…и опустил глаза, сгорбившись.

«Значит, просить ни о чём не будет».

– Аше-аше, какая прекрасная госпожа снизошла до скромного шатра этого слуги! – притворно залебезил купец, явно оценивая её облик. – Из самого Ишмирата прибыла к нам, верно? Как далеко! Как славно! Ох, мой дом будет вечно благословлён! Но не гневайтесь, госпожа, на этого покорного слугу, ибо тот раб… тот раб не продаётся. Он уже куплен.

– Я забираю этого человека, – спокойно повторила Фог. Внутренности у неё свело от гнева. – Не покупаю.

– Но если прекрасная госпожа предложит справедливую цену… Что?

Небо стремительно темнело; невиданная гроза собиралась над Кашимом. Сэрим, который собирался было вмешаться, настороженно застыл.

– Как твоё имя, торговец?

– Себир-Илим арх Ашри арх…

– Скажу лишь один раз, Себир, – прервала она его так же тихо. Вдалеке уже раздавались раскаты грома, и вспышки расцвечивали небо бесцветным огнём. – В Дабуре некий жадный купец одурманил одного киморта и продал в рабство. Десять дней учёная-киморт – да, к слову, это была женщина – провела в клетке, как животное. Затем действие дурмана ослабло. И вот представь, добрый Себир, – понизила голос Фог ещё больше. – Эта учёная-киморт попала в славный город Кашим, на невольничий рынок, и увидела там своего друга прикованным к столбу. Как ты думаешь, что случилось дальше?

Купец, побледневший, как сама смерть, трясущимися руками разомкнул оковы – и подтолкнул к ней обессиленного Сидше.

Когда они вышли на улицу, сплошной стеной хлынул ливень.

Сердце у Фог колотилось в горле, а глаза застилала кровавая пелена.

...В оазисе Кашим изредка бывали дожди, но таких – ещё никогда. В небе точно бездна разверзлась. Гром грохотал непрерывно, так, что закладывало уши; проблески молний, сперва редкие, вскоре слились в сплошное голубовато-белое зарево. Драгоценная вода, за которую предавали, продавали, убивали, ныне текла по мостовым, размывала кладку, выполаскивала мусор из-под прилавков – и катилась дальше мутной волной. Кто-то в страхе забился в ближайший шатёр, кто-то раскачивался, стоя на коленях, и возносил молитвы своим богам; а иные – дети, безумцы и нищие – носились под тугими струями, подставляли дождю лицо, кричали и смеялись.

Первые шаги Фог сделала по инерции, затем опомнилась, стащила с себя хисту, оставаясь в нижних платьях, и накинула её на плечи Сидше.

– Всё равно никто