Когда мальчик-вампир вновь обретает дар речи, у него получается только крик:

— Нет!

Охваченный паническим ужасом, он бросается навстречу тьме за замковыми стенами… расправив крылья ночи, он взмывает в черное небо, к бледной луне.

Что-то не так. Раньше всегда, когда ему нужен был лес, лес принимал его и успокаивал. Но теперь лес не примет его. Неужели он запятнал себя долгой связью с тем, что смертные называют злом, и теперь даже мать-темнота от него отвернулась?

Разве что… он никогда и не покидал своего леса.

Может такое быть, что лес — исцеляющий раны, место, которое дарит тепло и покой — таит в своем сердце еще более страшную темноту, чем та, что снаружи?

Только что он пережил неподдельный ужас, а сейчас он охвачен отчаянием. Смутное напоминание о чувствах из той, смертной жизни. Он напомнил себе ребенка, который бродит по пепелищу разграбленной деревни… и он вдруг понимает, что это действительно воспоминание. Когда-то, еще до того как он изменился, он испытывал что-то подобное. Он не думал об этом почти тысячу лет. Не вспоминал и не пытался вспомнить. Но теперь он знает, что не важно, сколько пройдет веков, тот ребенок по-прежнему будет жить… и по-прежнему будет плакать. Где-то там, далеко-далеко.

наплыв: лабиринт

Терри не хотелось, чтобы папа узнал, что он его дожидался, и поэтому спрятался в шкафу — вернее, в таком чуланчике типа проходной комнаты, соединявшей комнату близнецов с родительской спальней. Он примостился между коробками с обувью и маминой искусственной шубой. Сквозь прорези в деревянной дверце ему было хорошо видно, что делается в спальне родителей.

Он ждал затаив дыхание. Ему так нужен был папа. Ему нужен был кто-нибудь, кто успокоит его, скажет, что все нормально, что он ни в чем yе виноват… Мама все это говорила, да: Но как-то неубедительно. Впечатление было такое, что ее мысли заняты чем-то другим.

Снизу раздался шум. Порыв холодного воздуха. Терри поежился — он был одет легко: в футболку и шорты. Надо было надеть свитер. Или взять плед. Но теперь уже поздно. Голоса.

— Это я, милая. Впусти меня.

— Заходи. — Хлопнула дверь. — Только не надо бросаться меня целовать.

— Давай займемся любовью.

— Еще не остыл после Бойса? Не можешь забыть свою… в общем, кто у тебя там, я не знаю. Наш сын умер, Джефф.

— Пожалуйста, пойдем наверх. Я сейчас не могу говорить. Ты нужна мне. Ты мне нужна, дорогая.

— Я свет включу, а то ты все ноги себе сломаешь. Что с тобой? Ты что, пьян? Что у тебя —на пиджаке? Вино?

— Не включай свет, не нужно. Я прекрасно все вижу.

— Но ведь темно!

— Тише, любовь моя. Ты испортишь сюрприз. Шаги. Какие-то странно неровные. Наверное, папа действительно пьян. Он никогда так не ходит — спотыкаясь на каждом шагу. Дверь родительской спальни открылась. В тусклом свете ночника Терри увидел отца. Впервые за целый месяц.

Отец встал в центре комнаты и замер. Он стоял совершенно неподвижно, и в этом было что-то жуткое. Такое впечатление, что он вообще не дышал. Из двух крошечных дырочек у него на шее сочилась какая-то красная гадость, как будто… как будто…

— Я иду, Джефф, — раздался снизу голос матери. Джефф Гиш сел на кровать и расстегнул пиджак. Что с ним не так? Он что-то делает, шевелится, а потом замирает как статуя. Это странно и неестественно. Наверное, он из-за Дэвида так, убит, решил Терри. Отец резко встал и распахнул окно. Сухие листья осыпались на постель, бурые пятна на белых шелковых простынях. В спальню ворвался ветер, промозглый, холодный. Но Джефф как будто и не заметил холода. Господи Боже, — подумал Терри, подбираясь поближе к двери, — он действительно не дышит. Или это у меня крыша едет из-за Дэвида. Но Господи Боже, посмотри на его глаза. Как кусочки стекла. В них нет огня. Вообще ничего нет. Куда он смотрит? Пожалуйста, пусть он меня не заметит. Я знаю, он сделает что-то плохое, если увидит меня…

Когда вошла мама, Джефф отвернулся от окна и подошел к двери.

— Закрой окно, Джефф. Холодно.

— Мне нужен холод. Мне нужна ночь.

— Джефф, похороны завтра. В восемь утра. Нам надо подумать, что…

— Иди ко мне. — Он грубо схватил ее за руки.

— Господи, Джефф, да ты весь холодный как ледышка. Что с тобой?! Мы не можем сейчас заниматься сексом, ты пьян, и вообще…

— У меня для тебя сюрприз. — Джефф; очень тщательна выговаривал слова, как будто он только учился говорить.

— Давай лучше слать.

— Поцелуй; меня. У меня для тебя сюрприз, милая. Я вампир. Разве это не здорова?! Я вампир, ха-ха-ха, вампир.

Терри всего трясло, как в припадке эпилепсии. Было ощущение кошмарного сна, не он понимал, что все происходит на самом деле. И все это правда. Он так сильно дрожал, что сбил на пил коробку с мамиными туфлями.

— Что это было? — насторожилась мама. — Терри, а ну марш в постель.

— Позже я с ним разберусь. А сейчас я тебя выпью, женщина. Всю, до последней капли… помнишь тот день; в Доме с привидениями… мы тогда "были совсем детьми, и ты меня высосала до капли, развратная сука, у тебя все чесалась, тебе так хотелось трахаться, ты высосала мою молодость. Всю, без остатка… а теперь моя очередь.

— Замолчи. Терри не спит. Он услышит.

— Да пошел он! — Он обнял ее за талию, привлек к себе и поцеловал. Жестко, напористо. Терри видел, что маме больно. Он сидел, съежившись в шкафу-чулане, и не знал, что делать. А потом отец укусил маму за шею, и темно-красная кровь пролилась ей на ночную рубашку и ему на пиджак, и он пил ее кровь, а холодный осенний ветер трепал ей волосы, и капельки крови падали на постель, усыпанную мертвыми листьями… и Терри был так напуган, что даже не мог закричать, и отец уронил мать на ковер, словно безвольную марионетку, и она лежала там, обессиленная, обескровленная и мертвая, и кровь текла у нее из шеи, из глаз, изо рта и из носа, и Джефф огляделся, неуклюже, как робот, ворочая головой, а потом встал и направился к шкафу, и Терри понял, что отец чует его, чувствует, как колотится сердце его ребенка, как бурлит его кровь, и Терри попятился, а отец принялся биться в дверь шкафа, и пиджаки и пальто на вешалках стали сдвигаться на Терри, и душить его, и он принялся отчаянно молотить кулаками по «взбесившейся» одежде, а потом выскочил из шкафа к себе в комнату, где на стене висела большая фотография в рамке — они с Дэвидом в летнем спортивном лагере, — и отец выбил дверь со своей стороны и уже несся к нему, его рубашка была вся в крови, и Терри выбежал в коридор и кубарем скатился по лестнице, он обосрался от страха, и все это лезло из-под шорт и текло по ногам, но ему надо было спасаться, бежать из дома, и он выбежал через переднюю дверь, а отец бежал следом, буквально в паре шагов позади, и Терри бросился вдоль по улице к дому Галлахеров, скользя по осенней грязи и мокрым опавшим листьям, он весь взмок и футболка липла к груди, и волосы падали на лицо, но он продолжал бежать — вслепую… и отец бежал следом за ним, тяжело топая по мостовой, и вот уже до дома Пи-Джея осталось каких-нибудь пятьдесят ярдов, Терри нырнул в просвет в зарослях терновника, больно ободрал руки, обогнул дом и принялся стучать в заднюю дверь… он стучал и выкрикивал имя Пи-Джея, стучал и кричал… и дверь распахнулась так резко, что он упал на линолеум в кухне и ударился животом об пол, а отец так и остался стоять в сумраке за порогом, и Пи-Джей держал его… не отца, а Терри… и Терри стошнило прямо на рубашку лучшего друга, но ему было уже все равно.