Я задрал голову, как она и предписывала: надо мной расстилалось звездное небо, и там, в его вышине, я различил ковш Большой Медведицы… и Полярную звезду.

Вне всякого сомнения, с компасом я шел бы более уверенно, но и по звездам я мог с достаточной точностью выдерживать нужное направление, и это давало мне силы двигаться. Располагая такой альтернативой, я не мог позволить себе сдаться. Стараясь держать дыхание в норме, я кое-как привел себя в форму и, поглядывая на звезды, побрел вперед, уже не чувствуя такого отчаяния.

Даже голова прояснилась.

Посмотрев на часы, я обнаружил, что время близится к полуночи, хотя, с другой стороны, какая мне разница? До дороги доберусь не раньше половины первого. Я не имел ни малейшего представления о том, сколько времени ушло на поиски компаса и как долго я боролся со своими эсхатологическими настроениями. Я также не знал, с какой скоростью сейчас передвигаюсь, но меня это абсолютно не волновало. Единственное, о чем я заботился, так это о своих легких и мышцах — надолго ли их хватит. Вопрос стоял однозначно: выжить или погибнуть. Лицо лучника…

В беспорядочной мешанине мыслей и ассоциаций я начал перебирать в памяти события последних трех недель.

Интересно, как я выглядел в глазах всех этих людей, которые дали мне приют и с которыми я так хорошо успел познакомиться?

Писатель, чужак, посторонний… Человек совсем из другой среды, посвятивший себя какому-то совершенно непонятному делу, да еще столь крепкого здоровья. Положим, Тремьен мне доверял и постоянно держал при себе, пару раз я даже пришелся больше чем к месту, но ведь у кого-то я сидел как кость в горле.

Я подумал о смерти Анжелы Брикел, о подстроенных ловушках на Гарри и на меня, и тут до меня дошло: все три эти преступления были совершены с одной целью — сохранить в поместье привычный образ жизни. Задачей этих преступлений было не добиться чего-то, а что-то предотвратить.

Шаг, еще один…

Звездочки над головой в небе — то исчезающие, то появляющиеся вновь, — только благодаря им я находил возможность перемещаться в пространстве галактики. Ах вы мои лоцманы… приведите меня домой!

Анжелу Брикел убили явно для того, чтобы заткнуть ей рот. Гарри должен был умереть в подтверждение собственной вины. Я же представлял опасность в том плане, что мог пролить свет на эти два преступления и сообщить свои соображения Дуну.

Ожидали они от меня слишком многого. И из-за этих-то ожиданий я лежу полумертвый. Сплошные догадки, подумал я. Сплошные предположения. Никаких очевидных доказательств чьей-либо вины. Никаких заявлений и признаний, от которых можно оттолкнуться. Все писано вилами на воде.

Лучником, несомненно, был человек, который уверенно знал, что я отправлюсь искать камеру Гарета. Кроме того, он должен был представлять себе путь к нашей стоянке. Вдобавок, этот некто наверняка был знаком с моими рекомендациями относительно изготовления лука и острых стрел, у него было время выжидать свою жертву, желая ей смерти, и в случае неудачи он терял все.

Судя по тому, как слухи распространялись в Шеллертоне, практически каждый мог знать о потерянной камере. С другой стороны, наша экспедиция состоялась только вчера… Боже милостивый, неужели всего лишь вчера… и если… когда… я выберусь отсюда, я смогу выяснить, кто кому что говорил.

Шаг, еще один…

В легких скопилась жидкость, она булькала при каждом вдохе. С такими вещами люди живут долгие годы… астма, эмфизема, эмболия… Жидкость мешает дышать: кто-нибудь видел больного эмфиземой, бодро взбегающего по лестнице?

Анжела Брикел была маленькой и невесомой: дунешь — и улетит.

Мы же с Гарри были мужчинами солидного телосложения, в рукопашной ни с тем ни с другим так запросто не сладишь. Почти вся конноспортивная братия видела, как я взял Нолана на захват. Поэтому-то Гарри и достался острый штырь в ногу, а не стрела в спину, и только провидение избавило его от смерти и до сих пор пока еще охраняло меня. После Гарри наступил мой черед. Ловушка опять не сработала.

Повезло.

И в том, что звезды по-прежнему светили над головой, тоже повезло.

У меня больше не было желания увидеть лицо лучника.

Внезапно на меня снизошло озарение. Несмотря на то что в груди у меня сидела сделанная его руками стрела — произведение искусства, — мне все-таки было жаль тех, кто знал и любил его: я должен буду вывести его на чистую воду. Тот, кто трижды покушался на человеческую жизнь ради решения своих личных проблем, лишен права на доверие окружающих. К убийствам привыкаешь — так, во всяком случае, мне говорили.

Ночи и конца не было видно. Диск луны двигался по небосклону с чудовищной медлительностью.

Шаг, еще шаг…

Хватайся за ветки. Сохраняй дыхание.

Полночь.

Если я выберусь из этой переделки, то, боюсь, что нескоро меня снова потянет в лес. Я вернусь на теткин чердак и не буду слишком уж строг к своим героям, если им придется ползти на коленях.

Совершенно непонятным образом в голове завертелись какие-то мысли о Бахромчатом, о тренировочном поле, о том, смогу ли я когда-нибудь вновь проехаться верхом, о Ронни Керзоне, о моем предполагаемом американском издателе, об отзыве Эрики Антон, но все эти реминисценции были так же далеки от моей действительности, как этот лес от Нью-Йорка.

Шеллертонские сплетни. Поток массового сознания. На этот же раз… на этот раз…

Я остановился.

Я увидел лицо этого лучника.

Дун смеялся бы надо мной со своими алиби, диаграммами, доказательствами виновности или ее противоположности, рыская в поисках отпечатков… Но ему пришлось бы иметь дело с самым изощренным умом из всех моих местных знакомых.

Может, я ошибался. Но Дун все выяснит.

Как черепаха, я продвигался вперед. В миле шестьдесят три тысячи триста шестьдесят дюймов. То есть примерно одна целая шесть десятых километра, или сто шестьдесят тысяч сантиметров.

Но кому это может быть в данном случае интересно, кроме меня?

Судя по всему, я прополз не менее восьми тысяч дюймов за час. А сколько времени я потерял отдыхая? Тем не менее я прошел шестьсот шестьдесят футов. Двести двадцать ярдов.

Целый фарлонг! Блестяще. В моем состоянии фарлонг за час?! Рекордная скорость.

«Мигай, мигай, моя звездочка!..»

Никакому дураку не пришло бы в голову попытаться пройти по лесу целую милю со стрелой в груди. Позвольте вам представить мистера Джона Кендала, самонадеянного идиота.

Поразительная самоуверенность, граничащая с легкомыслием.

Час ночи.

Луна сползала куда-то вниз и плясала уже над самыми верхушками деревьев, совсем неподалеку от меня.

Вздор, не может такого быть. И все-таки так было. Я же видел ее.

Свет. Внезапно до меня дошла ошеломляющая мысль: я видел свет. Он двигался вдоль дороги.