— Не за что, Дарья Андреевна, — улыбается он. — Надеюсь, хоть вы знаете что делать. Я признаться, так и не научился складывать два и два. И все эти интриги, заговоры и магические ритуалы вызывают у меня тоску. Глухую осеннюю тоску.

— Вам бы книги писать, Шако. Не пробовали?

— Может когда-нибудь, когда мир станет лучше, а у меня будет много учеников, которые всё будут делать за меня.

— Тогда возьмите хотя бы одного, и увидите, что мир уже начал меняться, — улыбаюсь я. И на этих словах мы расстаёмся.

«И я бы могла посоветовать одного бойкого белобрысого мальчишку, но, по-моему, воришка из него выйдет лучше, чем лекарь», — с этими словами я бессовестно орудую ключом, спёртым Витом у камердинера короля, открывая его рабочий кабинет.

И я бы ни за что не полезла в кабинет короля, если бы Его Занятое Величество забежал меня хотя бы поцеловать перед тем, как отправится в своё ежевечернее турне.

Проводив его с башни и продрогнув до костей, я даже связала несколько рядов обещанного шарфа, отогреваясь в кресле перед разожжённым камином. Но принесённый Витом ключ прожигал дырку в моём кармане, а любопытство — дырку в мозге, поэтому я не выдержала и пошла.

И чуть со страху не писаюсь, когда в темноте кабинета на возвращённом на стену холсте вновь вижу рыжую девочку.

Она кажется не просто объёмной — живой. И пока я привыкаю к тусклому свету принесённой с собой лампы, чтобы видеть дальше своего носа, мне кажется, что Наль не просто улыбается, а с хитрой улыбочкой следит за мной.

Стоящий в углу дорожный деревянный сундук, оформленный для надёжности и красоты полосками кованного металла найти оказалось не трудно. Но сначала я заглядываю в шкафы и в ящик массивного стола. К сожалению, он ожидаемо заперт. А вот сундук — нет. И выдохнув, я открываю заветную крышку.

Не знаю, что я хотела там увидеть. Может, какие-нибудь украшения. Может, шикарное платье. Может изысканную шляпку. За столько времени я так и не узнала, что же здесь является роскошью и особенно ценится. Но представила себе нечто дорогое и особенное, и почему-то решила, что это непременно должно быть для меня.

И нечто в большом бордовом бархатном футляре я действительно нахожу. Только открыть футляр не успеваю. Потому что под тряпкой, в которую он был завёрнут лежит… большая кукла.

Большая глазастая кукла с льняными, заплетёнными в косу волосами, в небесном, расшитом золотом платье, таращится на меня из ящика ярко-голубыми глазами и поблёскивает в неровном свете лампы диадемой. И есть в ней что-то неправильное, опасное, тревожное, угрожающее. Что-то вопиющее, невыносимое и одновременно тоскливое. Она переворачивает мне душу и отбивает всякое желание рыться дальше.

Я нахожу в себе силы пожать её мужественную глиняную руку. Кладу её на место. Накрываю сверху футляром «как было». Но чувство, что зря я туда полезла не отпускает до глубокой ночи.

Кому эта кукла? Зачем? Почему она кажется мне похожей на меня? И что я буду делать с этими новыми вопросами, когда мне старые-то некуда скирдовать?

— Привет! — шепчет он.

А мне казалось, что я не сплю, но на самом деле просыпаюсь, когда матрас скрипит под сильным телом моего короля. И моей щеки касаются его холодные губы.

— Не спится?

Вот сволочь! И ведь этому дурацкому приёму будить меня и спрашивать научила его я.

— Думаю, почему в вашем мире не носят обручальные кольца.

Честное слово, я правда об этом думала. Правда, не долго и не сегодня. Но со сна вдруг слетело с языка…

— Э-э-э… на самом деле их носят. Но я… в общем, я хотел сделать тебе сюрприз.

— Серьёзно? Ох, и звездеть же ты мастер, Гога, он же Гоша, он же Жора, — разворачиваюсь я и принюхиваюсь к его дыханию. Пахнет жвачкой. Или жевательной конфетой. Или клубничным вареньем. Чем-то настолько несерьёзным, что я сомневаюсь: это со мной в постели точно мой король?

— На самом деле, нет, — покаянно склоняет он голову. — Я о них совсем забыл, — снова обдаёт он меня запахом клубники. — Но я исправлюсь. Честно.

— Забудь. Не нужны мне никакие кольца. Что у тебя во рту? — опираюсь я на локоть, пытаясь разглядеть его лицо в темноте.

— Ты об этом? — показывает он белеющую на языке конфету. Он сдвигает её к самому кончику, предлагая. И не знаю, от этого давно забытого вкуса я не могу отказаться или от его языка.

И от его холодной руки, заставившей меня вздрогнуть и заскользившей по спине.

— Я невыносимо соскучился.

Рядом с ним больше ни о чём не хочется знать, кроме этих трёх слов.

Господи, как же с ним хорошо! И не хочется ни о чём думать, и терзаться. Хочется просто раствориться в нём и парить, качаться на волнах, умирать… и снова возрождаться.

Но как выясняется позже, трёх других слова неожиданно становятся актуальнее.

— Что это за…? — восклицаю я, когда, отправив его в ванную, нахожу на его сброшенной на пол одежде длинный рыжий волос.

И лучше бы я была сейчас способна на какие-нибудь простые примитивные эмоции типа глупой ревности, излишней подозрительности, банальной неуверенности в себе или его чувствах. Как же это было бы просто. Даже не смотря на то, что слишком устала, я бы дождалась его с тапочком в руках, мы бы выяснили всё немедленно, посмеялись и забыли.

Но на мою беду он так беззаботно напевает какую-то песенку и так безмятежно фыркает, поливаясь давно остывшей водой, что у меня нет ни единого повода в нём сомневаться. И глядя на этот волос, я не ревную, я трушу. Трушу, как ещё ни разу не боялась, потому что точно знаю, что наше хрупкое «вместе» рассыплется на миллион осколков, когда я услышу ответы на свои вопросы: Чей это волос? Кому эта кукла? И зачем он уезжает каждый вечер?

Я даю себе установку не принимать поспешных решений.

Но всё же утром, когда меня при полном параде: в платье с корсетом, тиаре и жемчугах, приходит поприветствовать Барт, первое, о чём я его спрашиваю: рыжие волосы.

— Ты как-то сказал, что такие есть только в роду Лемье. Это так?

— Да. Во всей Абсинтии такого цвета волос нет ни у кого.

— А у чужестранок? Может кто-то приехать в Полынное королевство из другой страны и оставить на короле вот это? — предъявляю я ему то, что похоже становится моей самой большой проблемой.

— Нет и это… искусственный волос, — долго рассматривает генерал у окна золотистый волосок и выносит свой вердикт. — Точно не настоящий. Возможно, это золотая нить из арсенала вышивальщиц гобеленов.

— Тогда найди мне точно такую же, и, возможно, я с тобой соглашусь, — не веря ни единому его слову, забираю я свою находку. И завернув её в свёрнутый лист своего блокнота, плотно закрываю книжечку, не выпуская из рук.