— Стрелки! На работу — живо! — послышалась команда. — Форт убирать!

— Чего убирать-то? Снёс тела в одну кучу — вот и всё!

— Начальство скоро прибудет. Разве можно не в порядке встретить?

В одно мгновение все оставшиеся свободными от караулов стрелки, смешавшись с присланными с судов командами моряков, принялись за работу. Дело делали молча. Сказывалось свойственное русским людям почтение перед смертью. Павшие враги были для победителей уже не врагами, а просто покойниками, тела которых с честью следовало предать земле.

Незаметно было ни малейших попыток к мародёрству, к грабежу. «С мёртвого грех брать, — верил русский народ. — У покойника ежели что возьмёшь, он к тебе ходить начнёт». Так рассуждает весь народ, так были убеждены и добрые наши солдаты, эти славные дети великого русского народа. Они даже с нескрываемым ужасом говорили о том, что делалось в фортах, занятых японскими моряками.

— Обезьяны-то эти, — толковали солдаты, — как ворвались, сейчас же за грабёж... Всё дочиста обирают... Покойников так нагишом в реку и валят. Сейчас видно, креста на них нет!

В самом деле, японцы, в этом грандиозном деле явившиеся достойными, хотя и не равными, союзниками русских по храбрости, лишь только овладели фортами, штурм которых выпадал на их долю, сейчас же принялись за страшное дело грабежа и истребления.

Это они проделывали систематически. Как будто какая-то давно сдерживаемая расовая ненависть вдруг пробудилась в японцах к неожиданному врагу. Они никого не брал и в плен. Всякое чувство жалости молчало в сердцах этих низкорослых, желтолицых людей. Никому не было пощады. Японцы добивали даже легко раненных. Враг, даже и поверженный, оставался для них врагом. Они снимали с убитых всю одежду и бросали трупы один за другим в Пей-хо, предоставляя реке уносить их в залив.

Форты очень скоро были очищены ими, и они сейчас же принялись за укрепление их, на случай, если бы китайцы попробовали взять свою крепость обратно.

Любо-дорого было смотреть на этих людей за работой. Они быстро исправляли повреждения, очищали ров, ставили заграждения. Всё это они проделывали в полной тишине. Работа так и кипела.

Англичане и германцы, спустя очень немного времени, превзошедшие даже японцев в грабеже и жестокости по отношению к побеждённым и вызвавшие порицание всего мира, пока ещё не выказывали своих наклонностей. Они не грабили, но и сами решили отдохнуть после своего «подвига». В работе они поступали очень практично, заставив очищать форты тех китайцев, которые попались им в плен.

Солнце поднималось всё выше, день разгорался. В устье Пей-хо медленно покачивались на волнах прилива герои артиллерийского боя, русские «Кореец», «Гиляк», «Бобр», французская «Lion», американец «Моnосасу» и белая японская лодка «Akaru». «Iltis» со своим смертельно раненным командиром Лансом, пользуясь приливом, ушла на рейд к стоявшей там эскадре.

С берега Пей-хо раздались одиночные выстрелы по «Бобру». Это китайцы из Тонг-Ку, потеряв головы, начали было стрелять по победителям из домиков на берегу реки.

Два-три выстрела из скорострельного да из девятифунтового орудий скоро разогнали всех их, причём был легко ранен один из матросов «Бобра».

Был собран военный совет из командиров судов. Прибытия адмиралов ожидать скоро было нельзя, потому что начался отлив, и устье Пей-хо обмелело; подойти к Таку глубокосидящим морским судам и даже миноносцам не было возможности.

Вдруг около полудня по всем фортам разнеслась тревожная весть:

— Китайцы!

В самом деле откуда-то издали доносились звуки гонга и барабанов.

Высланы были разведчики. Они вернулись с неутешительными вестями. Подходили регулярные китайские войска под командой одного из лучших китайских генералов Но.

Теперь сердца победителей забились невольной тревогой: их была ничтожная горсть, китайских же войск подходили тысячи. И это был противник, который мог показать себя. Все солдаты правительственных войск были вымуштрованы германскими инструкторами, стало быть, являлись по своей выучке вполне равными европейским войскам. Все преимущества были на их стороне. Они были снабжены превосходным оружием, поставленным им германскими и английскими фабрикантами. Силы их были свежие, да и числом они превосходили всех союзников, овладевших в эту ночь неприступной крепостью.

Мёртвая тишина воцарилась в фортах. Орудия были уже обращены в сторону надвигавшегося неприятеля. На судах орудийная прислуга тоже заняла свои места. Готовился новый бой и бой неравный.

— Что, молодцы, вот беда когда пришла! — слышались разговоры в русском форте.

— Ничего, с нами Бог!

— Так-то так! А говорят, что китайцам числа нет. Так и прут!..

— Пусть! Пусть сунутся! Мы им покажем силу русского оружия...

Но тут случилось то, чего никто и ожидать не мог...

Китайцы подошли, но на такое расстояние, что до них не доставали пули. Постояли, постояли да и ушли... Словно они и приходили только затем, чтобы удостовериться в победе союзников!

— Вот так герои! — были насмешливые восклицания. — Стоило ноги мозолить...

— Да и хорошо, что ушли! Ишь их сколько: голыми руками нас перебрали бы.

Быстро восстановилось спокойствие и теперь восстановилось уже окончательно. Союзники уверились, что китайцы не осмелятся напасть на них, и принялись за устройство и крепости, и прибрежного посёлка на свой лад.

Дня через два, через три нельзя было узнать Тонг-Ку. Всё там кипело небывалым оживлением. Полки высаживались за полками. С непостижимой быстротой были переброшены русские силы из Порт-Артура; подходили подкрепления из Владивостока. Наши войска пока были главными силами среди союзников.

Наспех организовался отряд, который должен был выручить окружённых в Тянь-Цзине стрелков Анисимова.

А герои Тянь-Цзиня были уже на краю гибели.

Не за себя, не за своих стрелков страшился в эти дни командир 12-го полка Анисимов. Знал он, что все они сумеют умереть с честью на поле битвы. Но вместе с тем знал он, что стоит только китайцам смять, уничтожить защитников Тянь-Цзиня, сейчас же погибнут и те несчастные, которые запёрлись в ратуше английской концессии. А там были беспомощные женщины и дети, там были старики, не имевшие сил защитить себя. Знал Анисимов, что, прорвись китайцы, погибнет и отряд легкомысленного Сеймура, державшийся в арсенале Сичу только благодаря отчаянной храбрости русских моряков, отбивавших нападения, вдохновлявших к новым подвигам союзников, дух и бодрость которых заметно падали под тяжестью постигшего их испытания. Знал герой и то, что если не удержится он, Тянь-Цзинь будет трудно взять даже свежим силам, Путь на Пекин окажется закрыт, и придётся пробиваться с оружием, поливая своей кровью каждую пядь земли.

Умирать было никак нельзя. Надо было жить обязательно!

А как жить, если даже и надежда на помощь была слаба?