— Принеси два бокала! Я хочу сказать тост в честь Кэтрин, единственной знакомой мне женщины, которая могла бы занять мое место.

Кэтрин не видела возможности вежливо отказаться. Можно считать, ей повезло так легко отделаться. Поэтому она улыбнулась и приняла сомнительный комплимент вместе с наполненным до краев бокалом с крошечными золотистыми пузырьками.

Это был поистине крепкий эликсир. Кэтрин почувствовала, что все поплыло у нее перед глазами, в то время как Бетси Харрельсон стояла, улыбаясь, и спрашивала, чем она будет заниматься и куда пойдет. Когда бокал выпал из ее онемевших пальцев и со звоном разбился, Кэтрин лишь смутно услышала этот звук. Перед глазами промелькнула размытая картинка, как миссис Харрельсон направилась к ней, широко улыбаясь и протягивая полусогнутые руки. Ее надушенные гладкие сильные руки подхватили ее и утащили в темноту, как она ни сопротивлялась.

Глупая. Глупая в своей непомерной гордости и детской доверчивости. Самобичевание не избавляло от боли в голове, не принесло оно и успокаивающего света в темное пространство вокруг. Но оно подтвердило, что ее голова уже работала нормально, в отличие от тела, отравленного зельем этой сводницы.

Ошибкой было поверить в доброжелательность содержательницы публичного дома. Лояльность такой особы была вынужденной необходимостью и не могла продолжаться долго. Все делалось из-за денег. Бетси Харрельсон оказалась не драгоценным камнем, а его дешевой подделкой. Если коротко — шлюхой.

Сколько ей заплатили, чтобы она уговорила ее выпить шампанское с зельем? Неужели нельзя было отбросить заносчивость и просто попросить?

Она лежала, вытянувшись, и вдруг обнаружила то, на что раньше из-за головокружения не обратила внимания. Она находилась на лодке, мягко покачивающейся на якоре. Она слышала плеск небольших волн о борт. Под ней была твердая, грубая постель и узкая койка.

Зачем Уэсли Мартину понадобилось тащить ее на лодку? Даже если миссис Харрельсон желала, чтобы ее унесли из борделя — что вряд ли, — для такого богатого человека было неразумно выбирать столь шаткое и тесное место.

Где он? Откладывать удовольствие — это так на него не похоже.

Может, он не отложил…

Нет. Осторожно подвигавшись, она не ощутила дискомфорта. Наоборот, смогла осознать, что не была связана. Ее движения ограничивала грубая простынь, крепко подоткнутая по бокам. Темно-серого платья и фартука не было, так же как и ее ножа, рукоятка которого так приятно лежала в руке. На ней оставили только скромную сорочку.

Последнее не соответствовало плану Уэсли. Это было скорее похоже на методы скряги Бетси Харрельсон — забрать назад одежду, которой она обеспечила.

В памяти неожиданно всплыло худое лицо хромого человека. Она оказалась на лодке сразу после того, как увидела его. Случайно это или нет? Стал ли он снова проводником, приведшим ее к хозяину, капитану с тремя индюшачьими перьями, Мартовскому Буйволу?

Резким движением Кэтрин отбросила простынь и спустила ноги на пол. Под койкой она на ощупь нашла аккуратно поставленные туфли. Не шуметь было важнее, чем обуться. Она оставила их там и осторожно поднялась, боясь с грохотом натолкнуться на что-то в темной каюте.

На ее пути к дальней стене стоял стол. Ей удалось обойти его, не задев ни одного из двух приставленных к нему стульев. Дальше ее привыкшие к темноте глаза разглядели контуры обитого кожей сундука, а пальцы наконец нащупали грубую тяжелую дверь с засовом.

Медленно и настойчиво она потянула засов вверх. Он не сдвинулся. Девушка повторила попытку.

После третьего раза она поняла, что засов прибит к двери. Над ним была незамысловатая металлическая щеколда, которая не представляла для нее препятствие. Она осторожно потянулась вверх, проведя ладонью по косяку двери.

Ее движения замедлились. Дверь была покороблена: именно этим объяснялась прибитая перекладина.

Раскачивающаяся дверь, которую невозможно было закрыть. Раскаты грома и удары молнии. Громкие голоса, выкрикивающие непристойности. Капитан.

Капитан. Такое объяснение подходило — скорее, это была уверенность. Доказательством этому служило еще и то, что, несмотря на открывшуюся щеколду, дверь не отворилась.

Послышался приглушенный звук. Палуба задрожала от шагов. Качка и удары волн о причал прекратились. Все зашевелилось, затем закрутился барабан, и их понесла быстрая река. Вниз по течению. Мимо Кипарисовой Рощи, и Альгамбры, и плоскодонки тетушки Эм и Джонатана в их заводи. Мимо порта Нового Орлеана в форме полумесяца — мимо надежды, и страха, и грешной попытки покончить с собой, мимо всего этого прямо в открытое море, на всей скорости.

Стук отодвигаемой снаружи затворки насторожил ее. Кэтрин прижалась к стене возле входа. Дверь открылась внутрь, и на фоне тусклого света от наполовину скрытых звезд вырисовался силуэт широкоплечего мужчины.

Кэтрин не переставала удивляться. Она скользнула, как атлас, вдоль косяка двери; ее глаза были прикованы к полоске черных, как ночь, волн, и она уже приготовилась набрать в легкие воздуха, защищаясь от холодной воды.

Сильная загорелая рука обвила ее талию. Ее притянули к крепкому телу и подняли в воздух. Ее легкие наполнились не только воздухом, но и яростью. Она вертелась, царапая удерживающую ее стальную руку.

Острый край койки давил ей в бедро, и она простонала от боли, высвобождаясь из-под тяжелого тела, пытавшегося придавить ее к матрасу. Зажатая между жестким деревом и неодолимой силой, она уже и не надеялась убежать. Ее движения были ограничены, а руки сжаты над головой железной хваткой. Тело мужчины безжалостно и тяжело опускалось.

Кэтрин стиснула зубы от жестокого сопротивления, затем решила противопоставить силе хитрость, притворившись, что она сдалась. Он замер, его рот недоверчиво остановился над ней. В закрытой каюте слышалось их тяжелое дыхание. Кэтрин вдруг с явным изумлением ощутила чисто мужской и свежий аромат тела, подмявшего ее под себя, и отсутствие щетины или бороды.

«Какая разница», — мысленно отругала себя она. С отчаянной силой Кэтрин приподнялась и впилась зубами в его губу.

Она ожидала, что он отпрянет, на миг высвободит ее, и, возможно, ей удастся этим воспользоваться. Вместо этого он накрыл ее рот своим, влажным и солоноватым от капающей крови. Он переместил вес своего тела, заставив ее выпрямить колени. Его плечо больно давило ей в грудь и не давало дышать.

Горькие слезы обжигали глаза. Женщина постоянно подчинялась то судьбе, то природе, то мужчине. Какое имело значение, что некоторые мужчины старались не навязывать свою волю слишком грубо? Результаты были одинаковыми.

Она разжала губы, отчаянно пытаясь набрать воздуха, и это заставило ее захватчика ослабить хватку. Он почти сразу же разжал свои объятия.

Тяжелая скорбь и обреченность мрачно засели в ее голове. Влажные струйки слез стекали к распущенным волосам. Отчаяние вызвало воспоминание об одном человеке, который всегда ее от чего-то спасал.