— Вот ещё! — она уставилась на меня, возмущённо выпятив губы. — Да Волковы к нам всегда относились… даже не снисходительно… а как-то так: «Они конечно, наши родственники, но не совсем». И после этого я вдруг буду поддерживать Сашу? Вот ещё! Они и появляются у нас, только если им что-то нужно.

— А что Волкову нужно сейчас?

Оленька нахмурилась.

— Не знаю. Прошлый раз он всё давил на папу, чтобы тот ему акции продал, если не все, то хоть часть, чтобы у Волковых был контрольный пакет. Они знатно поругались, — Оленька неожиданно улыбнулась воспоминаниям. — Саша ужасно злился, что ничего не получилось. Уехал и даже с праздниками не поздравлял какое-то время. А нынче явился как ни в чём не бывало.

Она недовольно фыркнула. Штабс-капитан, даром что родственник, нравился ей ничуть не больше, чем мне. А может, даже меньше: желание отжать законные акции у Хомяковых точно не прибавило в глазах представительницы их семейства харизмы Волкову.

— Так ты напишешь Николаю, что будешь нашим почтальоном? — вкрадчиво спросила я.

— Нет, — неожиданно ответила Оленька.

— Как это нет? — возмутилась я. — Значит, ты за Волкова?

— Я — за Колю, — надулась она. — Поэтому понимаю, что в случае чего проблемы будут не у тебя, а у него.

— Какие проблемы? — я закатила глаза.

— Лиза, то, что простится представителям крупных кланов, другим не забудется никогда, — обиженно проворчала Оленька. — Мы, Хомяковы, должны быть очень осторожны в вопросах нарушений правил приличия. Вот ты с Колей поиграешь и забудешь, а у него в результате вся жизнь пойдёт наперекосяк, поскольку репутации урон будет нанесён.

Она столь сурово на меня посмотрела, что я даже на миг поверила, что молодому военному может быть нанесён существенный репутационный урон, если мы вдруг начнём переписываться за спиной Рысьиной. Но только на миг. Оленькины измышления мне казались форменной ерундой, но что если она права? Правила этой игры придуманы не мной, более того, меня в них даже не посвятили. Портить жизнь Николаю я не собиралась ни в коем случае.

— Но ты можешь просто передать привет? — сдалась я. — Уж тут его репутация точно не пострадает.

— Привет могу, — просияла Оленька. — И пожелания, чтобы ему хорошо служилось, — тоже. Ты же пожелания тоже передаёшь? — лукаво уточнила она.

Пришлось соглашаться на полумеры. Был бы рядом Николай, уверена, вместе мы бы что-нибудь придумали, но по Оленькиному упёртому виду было понятно: никакие мои идеи понимания у неё не найдут, адрес брата она не выдаст даже под страхом смерти. Хорошо, хоть написать обо мне согласилась, воодушевившись при этом донельзя. Я даже обеспокоилась, что же такого она решила написать, что так радуется, а то оправдывайся потом за то, чего не делала и не говорила.

— Ты обещала показать своего зверя, — внезапно напомнила Оленька.

Конечно, можно было повредничать и потребовать показ за показ, но моя рысь сама засвербела внутри, желая размяться, так что я не стала отказываться, только попросила подругу отвернуться, пока раздеваюсь. А потом выскочила к ней под руку уже в меховом виде. Мои предвкушения Оленька оправдала полностью: заахала, затеребила мою шерсть, то дуя в неё, то приглаживая, обняла за шею, потом достала гребешок и с деловитым видом начала расчёсывать. Уверена: дай ей бантики — навязала бы на меня в разных местах. Жаль, что бантиков нет…

— Какая ты красивая! — восторженно выдохнула Оленька.

Я вывернулась из её рук, гордо выгнула спину, вздыбила шерсть, потом потянулась, показав когти на передних лапах.

— И грозная, — согласилась она. — И оборот у тебя очень быстрый по времени. Эх, пристроит тебя княгиня Рысьина за кого-нибудь нужного для усиления клана, оглянуться не успеешь.

— Меняу? — возмутилась я. — Пусть себяу пристраивает, если у клана нужда в усилении.

Оленька хихикнула и почесала меня между ушами. Я аж прижмурила глаза от нахлынувших приятных ощущений. Вообще, в облике рыси всё воспринималось совсем не так, как в человеческом. Что-то становилось ярче, что-то тусклее, что-то приобретало важность, а что-то становилось совсем несущественным, мелким и ненужным. Во всяком случае глупые человеческие дрязги точно уступали чесанию и поглаживанию, которые Оленька почему-то прекратила. Пришлось боднуть её головой, намекая, что раз уж я показала своего зверя, извольте за это платить хоть так, если уж своего не показываете.

— А зачем Волкову нужны были смотрины? — спросила я почти умиротворённо, когда подруга опять положила руку мне на голову и начала гладить со всей тщательностью.

— Не знаю, он нам не докладывает, — проворчала Оленька, внезапно помрачнев. — Возможно, хотел убедиться, что твой зверь правильный, сильный и без отклонений. Иногда вторая суть берёт верх над первой, особенно в зверином облике, и оборотень полностью отдаётся звериным инстинктам. Это серьёзный порок.

— Он на меняу пытался воздействовать магией, — пожаловалась я. — Причём Рысьина ему даже фи не высказала, словно ничего и не было.

— Она могла не почувствовать, — пояснила Оленька. — Ментальное воздействие для остальных проходит незаметно. Хорошо хоть, таких магов раз-два и обчёлся.

— Плохо, что один из них Волков, — разом помрачнев, заметила я, подумав, что в следующий раз не подстрахуюсь, так опять отправлюсь, куда не собиралась.

— Плохо, — согласилась Оленька. — Но из плюсов: внушение требует очень много магии, резерв после восстанавливается хуже, чем когда тратишь на что-то другое. Это Саша при мне жаловался как-то, — пояснила она в ответ на мою удивлённо поднятую голову. — Он маме говорил, мол, какая досада, такое прекрасное умение и такое ущербное. Ничего серьёзного не внушить, только по мелочи, кому-то одному и на время, а откат прилетает серьёзный. И на кровных родственников не действует. А то бы он развернулся, уверена! Акции-то на маму записаны.

Она зло фыркнула, выражая своё отношение к кузену, и продолжила меня весьма энергично гладить и почёсывать. Я разнежилась совершенно и внезапно поняла, как оборотни отличают себе подобных от обычных людей: в запахе подруги присутствовала резкая нотка, которой не было больше ни у кого в доме, но которая была в остаточном запахе Рысьиной и моём. Получается, оборотни так и отличают друг друга. А маги? Как они понимают, кто перед ними: маг, оборотень или обычный человек? И понимают ли это оборотни?

— А маги запахом отличаются? — на всякий случай спросила я Оленьку. — Я сейчас про наш нюх, оборотнический.

— Нет, ничем, — расстроила меня подруга. — Саша для меня пахнет плохо, да, но не как маг, а просто… Просто он мне не нравится.

Я Волкова не обнюхивала, но была уверена, что он для меня тоже окажется вонючим, поэтому вместо слов согласно замурлыкала, после чего беседа сама собой прекратилась: моё мурлыканье заглушало Оленькин голос если не полностью, то очень сильно. Но, похоже, это устраивало нас обеих, и сидеть мы так могли если не вечно, то долго.