Вскоре после того в моду вошло появляться на улицах с крохотным малышом в рюкзачке-«кенгуру», в черной вязаной шапочке – без этого лучше и не выходить из дому.

Лиза, острым глазом схватывавшая малейшие перемены в мире моды и стиля, отметила и это.

– Я хочу ребенка, – сказала она Оливеру.

Оливер не проявил особого интереса. Ему нравилась их стильная, шумная жизнь, и он понимал, что ребенок во многом их ограничил бы. Ни тебе вечеринок до рассвета, ни белых диванов, ни внезапных, за пять минут, вылетов в Милан. Или Вегас. Да хотя бы даже в Брайтон. И ночей не спать не от дозы кокаина, а оттого, что над ухом орет младенец. И весь наличный доход вместо джинсов от Дольче и Габбана будет уходить на памперсы.

Но Лиза решительно взялась за дело и мало-помалу уговорила его.

– Разве ты не хочешь, чтобы частичка тебя жила во мне? – взывала она к его мужскому самолюбию.

– Нет.

А потом, в один прекрасный день, лежа в постели, он сказал:

– Ладно.

– Что «ладно»?

– Ладно, пусть будет ребенок.

И, не успела Лиза ахнуть от радости, цапнул с ее ночного столика упаковку с противозачаточными таблетками и торжественно спустил их в унитаз.

– Все, радость моя, никакого предохранения.

В мечтах Лиза уже таскала на своем стройном бедре очаровательного шоколадного малыша.

А потом забеременела девочка с работы – Арабелла, резковатая, умная, стройная, всегда безупречно одетая, с повадками «опасной женщины», – и тут же сникла. Как-то раз ее даже вырвало прямо в корзину для бумаг. Теперь большую часть рабочего дня она проводила в туалете, ибо ее постоянно мутило, а остальное время сидела, обессиленная, за столом, грызла имбирь, а работать все равно не работала. А сколько она ела! Несмотря на непрекращающуюся тошноту, Арабелла жевала без передыху.

– Только это успокаивает мой желудок, – бормотала она, отправляя в рот очередное пирожное, и, разумеется, очень скоро лишилась малейших намеков на талию. Хуже того – ее некогда блестящие, роскошные волосы стали беспорядочно кучерявиться, а на губах то и дело высыпала лихорадка. Кожу усеяли шелушащиеся пятна, ногти слоились и ломались. На взыскательный взгляд Лизы, она была больше похожа на зачумленную, чем на беременную.

А самое тревожное – у Арабеллы резко ухудшилась память. Посреди интервью с Николь Кидман она забыла ее имя и вспомнить могла только полуприличное прозвище Дылда, которым наградили кинозвезду в редакции; не помнила, когда купила себе юбку от Джона Роша – в этом сезоне или в прошлом.

Не на шутку испугавшись, Лиза решила поговорить еще с кем-нибудь, у кого есть маленькие дети, – с Элоизой, литературным редактором из «Девичьего шика».

– Как дела? – спросила Лиза.

– Скоро двинусь умом от недосыпа, – ответила Элоиза.

В придачу к этому, хотя Элоиза родила полгода тому назад, ее фигура так и не пришла в норму.

И еще. Элоизе все стало до лампочки, к тому же она растеряла всю свою жесткость. А ведь раньше ее за спиной называли зверюгой. Элоиза увольняла сотрудников без малейших колебаний – раньше. Теперь же душевная слабость была прямо-таки написана у нее на лице.

Лиза решила дать задний ход, пока не поздно. Не нужно ей никаких детей, они ломают женщине всю жизнь. Хорошо топ-моделям и «Спайс герлз» – к их услугам батальоны нянек, чтобы возиться с детьми по ночам, личные тренеры, чтобы не дать фигуре расплыться, парикмахеры, чтобы расчесывать им волосы, когда у самих нет на это сил.

Но к этому времени Оливер проникся горячим желанием завести ребенка. А упрямство Оливера было Лизе хорошо известно.

Лиза начала тайком принимать таблетки. Бросать свою драгоценную работу не входило в ее планы.

Ах да, ее работа… Оливеру и это не нравилось, так ведь?

– Ты трудоголик, – пилил он ее, раз от раза все больше раздражаясь.

– Мужчины всегда так называют успешных женщин.

– Да нет, я не имею в виду, что ты слишком много работаешь, хотя и это есть. Радость моя, ты на работе помешана. Говоришь только о служебных интригах, увеличении тиража, усилении конкуренции… «По крайней мере, на рекламе мы зарабатываем больше…», «А эту статью мы полгода назад опубликовали…», «Элли Бенн меня подсиживает…»

– Да, подсиживает.

– Вовсе нет, с чего ты взяла.

Взбешенная его непониманием, Лиза накинулась на мужа:

– Ты понятия не имеешь, что это такое! Они все метят на мое место, все эти двадцатилетние паршивки! Им дай волю, они бы меня живой в землю закопали!

– Если так думаешь ты, совсем не обязательно, что остальные думают так же. У тебя мания преследования.

– Вот и нет. Я говорю тебе все как есть. Им на всех плевать, кроме себя.

– Как и тебе, солнце. Ты тоже стала крутой дальше некуда, увольняешь людей пачками. Вот зачем уволила Келли? Она ведь такая милая, и она всегда стояла за тебя.

Лиза ощутила легкий укол стыда.

– Она не справлялась, ей не хватало жесткости. Мне нужен такой литредактор, который не боится говорить «нет». А добрые и милые девочки вроде Келли тянут журнал назад.

И она снова напустилась на Оливера:

– Мне тоже было не очень-то приятно увольнять ее, если ты об этом подумал. Человек она хороший, признаю, но у меня не было выбора!

– Лиза, по-моему, дело в тебе. Я всегда так думал. Я… – он замолчал, подыскивая слово, – я восхищаюсь тобой, уважаю тебя…

– Но? – резко спросила Лиза.

– Но в жизни это не главное – всегда быть лучше всех.

– По-моему, как раз наоборот, – фыркнула она.

– Но ты ведь уже лучше всех. Ты молода, успешна, чего тебе еще?

– Все дело в том, – проворчала Лиза, – что успокаиваться нельзя никогда.

Как было объяснить Оливеру, что она хочет тем больше, чем больше получает? Любая удача опустошала и гнала дальше в надежде, что там-то, на следующей победе, душа успокоится. Но удовлетворение было недолгим, а успех лишь разжигал аппетит.

– Почему это так много для тебя значит? – в отчаянии спрашивал Оливер. – Это ведь только работа.

Лиза поморщилась. Ничего-то он не понимает.

– Нет. Это… это все, понимаешь?

– Забеременеешь, будешь думать иначе.

Ее вдруг бросило в жар от ужаса. Она ведь не забеременеет. Надо ему сказать. Но все ее попытки и намеки наталкивались на каменную стену его непонимания.

– Давай-ка, солнце, уедем на выходные, – предложил Оливер с натужным энтузиазмом. – Только ты да я, как раньше. Поболтаемся, отдохнем…