– Только без глупостей, – очень тихо произнес Ситлоу. – Не шевелись и не делай резких движений.

Рингил сглотнул и наконец перевел дыхание. Пристально взглянул на тварь в ответ, мысленно и с трудом подыскивая сравнения.

Больше всего акийя напоминала ночной кошмар в женском облике, который мог бы присниться сутенеру из портовых трущоб. Нечто, порожденное избытком фландрейна и неустанным, вкрадчивым плеском воды, бьющейся об опоры причала. Существо было длинноволосым, полногрудым, под бледной кожей в свете тусклого подобия солнца выделялись тугие мышцы прирожденного пловца. Но всклокоченные волосы обрамляли морду, при взгляде на которую хотелось завопить. Глаза размером с кулак сидели в глазницах, которые больше напоминали череп ящера, чем человека, хоть во взгляде и ощущался свирепый ум. Скулы с мощными костяными выростами будто приподнимали и раздвигали их, отделяя верхнюю часть «лица» от нижней, лишенной подбородка и приспособленной исключительно для хватания – расположенный на ней круглый рот миноги сейчас был обращен на чужаков, словно еще один огромный глаз.

Приподнявшись на изгибе каменной плиты, тварь торопливо спустилась на пару футов и теперь почти висела над ними вверх тормашками. Рингил зачарованно смотрел, как две длинные, снабженные плавниками конечности темным силуэтом изогнулись позади ее головы. Он услышал скрежет когтей, выискивающих, за что ухватиться.

Он тихонько кашлянул.

– Стой на месте, – пробормотал Ситлоу. – Если бы она захотела тебе навредить, уже сделала бы это.

Цепляясь когтями, акийя спускалась по каменной стене, пока не повисла вниз головой, почти на расстоянии вытянутой руки от лица Рингила. От нее пахнуло соленым, причем к свежести океанской воды примешивались более тяжелые ароматы, невероятно напоминавшие запах Ситлоу. Космы упали ей на глаза, словно обрывки испорченной рыболовной сети. В какой-то момент она оторвала одну руку от камня и удивительно женственным движением откинула их с лица. Левый глаз на мгновение закрыла мигательная перепонка, а обрамляющая рот круговая мышца сжалась и расширилась, как радужка. Рингил, глядевший наверх, так, что шею свело, увидел, как в глубокой глотке приподнялись и спрятались концентрические круги зубов. Он сглотнул, сражаясь с чувством беззащитности, от которого по коже лица и головы побежали мурашки. Предположение, что акийя могла бы откусить ему голову с той же легкостью, с какой ихельтетский рыбак срезает мачете верхушку кокосового ореха, казалось вполне реальным.

Из горла твари донеслось то же булькающее щебетание, которое он слышал ранее. Она помотала головой взад-вперед, поглядывая то на человека, то на двенду, будто озадаченная таким сочетанием.

Краем глаза Рингил заметил, что Ситлоу кивнул.

Потом акийя с быстротой убегающей ящерицы повернулась на каменной плите и исчезла, перемахнув через ее верхнюю часть так проворно, что он едва успел заметить мелькание бледных изгибов и изогнутых задних конечностей. Откуда-то сверху донеслись звуки, свидетельствующие о том, что она удирает прочь.

Рингил вздохнул с облегчением и почувствовал, что сердце еще колотится после внезапной встречи.

И все-таки жаль, что у него нет при себе никакого оружия.

Они трахались где-то в прохладной, влажной от росы траве, в кругу окутанных туманом стоячих камней, под звездами, которые он не узнавал. У происходящего был особый привкус, сродни жгучей и бесшабашной развязности, которая настигает после удара наотмашь по физиономии: Ситлоу, голый и белый, как слоновая кость, стоял перед ним на четвереньках, тяжело дыша и рыча, словно пес, пока Рингил, пристроившись сзади, входил в него снова и снова, ухватив сцепленными руками за бедра. По телу прокатилась дрожь беззащитности, будто камни были молчаливыми, но возбужденными зрителями, заплатившими, чтобы поглядеть, чем они двое занимаются. Рингил, вне себя от вожделения, потянулся к члену двенды – тот оказался твердым как камень, пульсирующим на грани кульминации.

От этого ощущения лопнули последние узы самоконтроля; он взревел и увидел себя со стороны, будто паря выше камней – как в бешеном ритме бьется о разъятые ягодицы Ситлоу, накачивая пенис в руке, пока тот не пытается вырваться из хватки, и двенда с воем впивается скрюченными пальцами в траву, а вслед за ним кончает и Рингил, словно отвечая на зов.

А потом оседает, падает лицом вперед, как охваченный пожаром дом сползает в реку, и двенда тоже валится во влажную траву, так что рука Рингила застревает под его телом, все еще неистово продолжая выжимать из члена последние капли, а лицо вжимается в широкие бледные плечи, и он смеется, а потом всхлипывает, и опять из его глаз льются слезы – на этот раз ледяные, – чтобы упасть на кожу олдрейна.

* * *

За невысокими холмами, под небом, густо усеянным звездами, пролегла дорога из черного камня, построенная для гигантов. Ее поверхность покрылась трещинами и поросла сорняками, но она простиралась на пятнадцать-двадцать ярдов в обе стороны от них. Идя по ней, они время от времени проходили под мостами из бледного камня, которые вздымались выше Восточных ворот Трелейна. Справа у подножия холмов виднелись скопища башен, прямых и строгих как часовые. Взгляд Рингила то и дело устремлялся к ним. С этими сооружениями что-то было не так. Башни выглядели безликими, простыми и плоскими, как на рисунке малыша, но очень высокими – настолько, что будто простирались за пределы всех измерений, освоенных людьми.

– Там кто-нибудь живет? – спросил он Ситлоу.

Двенда бросил на башни долгий взгляд.

– Нет, если есть другие варианты, – ответил он загадочно. – Не по собственной воле.

– То есть это тюрьмы?

– Ну да, в каком-то смысле.

Некоторое время с ними по дороге шел Джелим, но такого Джелима Рингил видел впервые. Угрюмый красавчик изменился, стал кем-то зрелым и мудрым – тем, кем у настоящего Джелима не было ни единого шанса стать. Он похож, смутно подумал Рингил, на преуспевающего молодого капитана, который странствовало достаточно, чтобы поумнеть, но еще не устал от жизни. Джелим болтал с самоуверенностью завсегдатая кофейни, часто улыбался и касался Рингила без утайки, уверенно, будто они находились внутри одной из тех фантастических фресок, которые Миляга мог бы заказать для потолка своей спальни.

– А как нынче дела у твоего отца?

Рингил уставился на него.

– Ты, верно, шутишь.

– Встретил его пару месяцев назад на улице. – Джелим нахмурился, напрягая память. – Кажется, где-то в Тервинале. Ну, ты знаешь, как бывает – ни мне, ни ему не хватило времени, чтобы остановиться и поболтать. Напомни ему обо мне, хорошо? Скажи, что я скучаю по нашим спорам у камина.

– Конечно. Обязательно скажу.

В какой-то момент – Рингил уже не помнил, в какой – он перестал спорить со своими призраками.

Так или иначе, на этот раз ему было проще отличить реальность от вымысла. Неуловимые воспоминания о веселых вечерах у камина, вместе с Гигнреном, просачивались в его голову, но у них не было ни единого шанса закрепиться.