Товарищ Либерзон: Товарищ Шенгар нарушает Устав мошава. Мы вернулись на нашу землю, чтобы основать сельскохозяйственное поселение и жить трудом своих рук.

Адвокат Шапира: Позволю себе заметить, что действия моего клиента никоим образом не противоречат упомянутому Уставу деревни. В полном соответствии с принципами, упомянутыми уважаемым господином, мой клиент не использует наемную рабочую силу и платит все свои долги и налоги в кассу кооператива, как того требует упомянутый Устав. А кроме того, позволю себе заметить, что мой клиент безусловно возвращает евреев на их землю и способствует славе и почету поселенческого движения, создавая мемориал его пионеров.

Товарищ Рылов: Дурацкие шуточки.

Адвокат Шапира: Мой клиент зарабатывает трудом на земле — в прямом смысле этого слова. Он живет делом рук своих и считает себя несомненным земледельцем, а погребение людей — специфической отраслью сельского хозяйства. В своей работе он использует сельскохозяйственные орудия, предназначенные для копания, посадки растений, удобрения и полива, и его труд явно удостоился благословения, поскольку плоды этого труда прекрасно зарекомендовали себя как в экономическом, так и в сельскохозяйственном смысле. Его могилы устойчивы против засухи, мышей, заморозков и всяких болезней. Позвольте передать для вашего ознакомления завизированный дипломированным бухгалтером расчет, доказывающий, что каждый дунам могил приносит больше прибыли, чем любая другая сельскохозяйственная культура, как в абсолютных цифрах, так и относительно необходимых инвестиций».

«И это их окончательно добило, — ликовал Бускила. — Доходы, „товарищ Шенгар“, деньги, тот факт, что наш вид сельского хозяйства куда прибыльнее, чем их».

Началом своей славы Пинес был обязан открытию пещеры первобытного человека. «Мы с деревней были тогда еще молодыми», — рассказывал он мне. Как и все его ученики, я тоже хорошо знал эту пещеру. Она находилась на краю того холма, где располагалось деревенское кладбище, на каменистом склоне, обращенном к Долине. Вход в нее долгие годы был скрыт зарослями кактуса и развалинами каменных построек немецких поселенцев. На похоронах бабушки Фейги Пинес увидел на развалинах двух сычей, самца и самку, которые усердно кланялись и простирались ниц перед скорбящими людьми, посматривая на них своими прищуренно-любопытствующими золотыми глазами. «Из их чаши пила и от их ломтя ела, — читал он над могилой бабушки Фейги, — „От голоса стенания моего кости мои прильнули к плоти моей. Я уподобился пеликану в пустыне; я стал как филин на развалинах“[159]». Через несколько дней он вернулся туда и обнаружил скрытое среди камней гнездо этих маленьких хищников. Земля вокруг была усеяна маленькими серебристыми черепами полевок, изгрызанными крыльями саранчи и затвердевшими сухими комочками. Два сидевших в гнезде птенца пахли падалью, а своим белым пухом и гневным пыхтеньем напоминали крошечных хасидов.

«Я подошел, встал на колени и вдруг увидел вход».

Поначалу он решил, что это древнее убежище какого-нибудь отшельника. Он обошел скалу, пробрался между кактусами и проник в пещеру. Незнакомый и сумрачный запах свисал со стен. Тишина задушенных костров, сухая гниль да пряный настой застывшего времени. Кремниевые орудия лежали под тонким слоем земли и помета, который сгребался легко, одним прикосновением пальцев. Копнув поглубже, Пинес увидел ту прославленную лобную кость, что впоследствии заставила примчаться в эти места исследователей из далекой Англии, которые в результате раскопок установили, что жил в этой пещере не кто иной, как «Гомо сапиенс исраэли».

«Нет такого существа, как израильский человек разумный», — сказал мне Пинес много лет спустя, уже после того, как кровоизлияние в мозг наделило его чувством юмора и терпимостью к таким поступкам, как проделки Ури и выпады Шломо Левина.

Археологи из Лондона нашли в пещере пять человеческих скелетов — три взрослых и два детских. Пинес весь дрожал, описывая мне это зрелище. «Я представил себе, как они будут вскрывать своими кирками наши собственные захоронения. Я так и видел, как сверкают их ломы, как они роются в могиле моей Леи, как обнажают синие маленькие кости моих безгрешных близняток, укрытые меж ее ребрами и тазом».

Каменные орудия, большая бедренная кость буйвола, расщепленная по всей длине, и расколотые позвонки носорожьих детенышей убедили Пинеса в том, что обитатели пещеры были охотниками, а не земледельцами. Давняя неприязнь проснулась в его душе. Тщательно укрытые наконечники стрел, кремниевые ножи, толстые, низкие лобные кости и могучие надбровные кряжи — все это напомнило ему Рылова.

Он вышел из пещеры, сел у входа и посмотрел на расстилавшуюся под его ногами широкую, покорную, плодородную Долину. Ему вдруг показалось, что убогие времянки деревни, ее зарождающиеся аллеи и маленькие низенькие деревца плывут куда-то по пустынной глади истории, покачиваясь на ее пластах. Первые прямоугольники полей выглядели отсюда сотканной кем-то сетью паутинок и крохотных заплат. Молод он был, и такие маятниковые размахи эпох над Долиной вызвали у него головокружение.

В группе археологов из Англии были старый профессор, который, по словам Пинеса, «проникся ко мне большой симпатией», а также веселая группа высоченных студентов в пробковых шлемах и расклешенных, коротких, по колено, бриджах. Они захихикали, когда Пинес назвал свою фамилию. Профессор деликатно спросил его потом, почему бы ему не назваться иначе, «но я выдал этому симпатичному гою[160]как следует, объяснив ему, что Яаков — это красивое еврейское имя».

Они поставили на холме большую палатку и каждый день приходили в деревню купить яиц, молока и сыра. Обедали они у Ривы Маргулис, за полную плату, шумно топали под столом ногами в носках и удивлялись при виде хрустальной посуды, сибирской кружевной скатерти на столе и стаканов с золотыми ободками.

«Все это одолжил Риве Комитет, хотя на самом деле это были ее собственные вещи, — сказал Пинес, понижая голос до шепота. — Из того сундука, который прибыл из России».

К тому времени, когда Пинес рассказал мне об открытии пещеры и об английских археологах, этот знаменитый Ривин сундук «с излишествами» давно уже был погребен под толстым слоем земли и забвения.

«Это было одно из первых испытаний, которые нам довелось пережить». Вместе с любовной поэмой маленького Авраама, нашествием саранчи после Первой мировой войны и смертью Леи Пинес сундук Ривы лежал теперь на такой глубине, куда мог бы добраться разве что гидравлический плуг.

«Выйдя за Маргулиса, она послала родителям письмо, в котором рассказывала им о своем муже и его ульях и описывала, в каком она восторге от работы на земле, а к письму приложила свою фотографию — маленькая девушка Страны Израиля в платье из серой и грубой арабской ткани сыплет пищу курам во дворе и выбирает мед из ульев.

Когда они поженились, — рассказывал Пинес, — никто, даже сам Хаим Маргулис, не знал, что отец невесты — знаменитый Бейлин из Киева, самый богатый еврей на Украине».