Я находился между ними двумя, и оба были для меня опасны: корчмарка несомненно сообщница смуглого господина; увидев бумаги со странными записями и планами, она поняла, что никакой я не огородник, и подала знак; возможно, и у нее есть оружие.

Выбирать не приходилось, и сзади, и спереди ждала смерть, но во мне сидело нечто, внедренное в меня не учителем или наставником, даже не командиром в морском походе или в порту, а, видимо, десятью поколениями служивых предков. Я не мог ударить ножом женщину.

Поэтому я, не отдавая себе отчета в своем выборе, кинулся на мужчину. Он поймал меня в объятия; я, резко присев, как учил когда-то Сурок, вывернулся; и тут грянули подряд два выстрела.

Смуглый господин отшатнулся, а я, совсем уж ничего не соображая, кинулся в сад, пробежал его весь, а как перепорхнул забор, не потеряв при этом ножа, – до сих пор не знаю. Очевидно, в каждом из нас живет крылатая птица, которую мы очень редко выпускаем на волю. Тогда мне это удалось.

Я помчался во весь дух, не оборачиваясь. Кого-то оттолкнул, сам от какого-то крепкого тычка отлетел в подзаборную крапиву. Тогда только, ощутив ожог, я обнаружил, что сжимаю в правой руке нож, и стал на ходу прятать его за пазуху с риском пропороть себе живот.

Положение мое было самое дурацкое.

Первое, что пришло в голову, – этот треклятый смуглый господин с нехорошим волчьим взглядом охраняет от кого-то раненного мною Яшку Ларионова. Так охраняет, что ради этого готов был меня на тот свет отправить. Из чего вытекало: возможно, наша незнакомка пыталась его убить по причине, имеющей отношение к тому же болтуну и вралю Яшке! Стало быть, есть какая-то загадочная связь между мусью Луи и Яшкой.

Понимать все эти хитросплетения я решительно отказывался.

Я знал лишь одно: если опасность угрожает мне, то угрожает она и Натали. Натали – самый уязвимый пункт в моей обороне, потому хотя бы, что она беззащитная женщина. Кроме того, она ничего не знает и не понимает. Ее любой мошенник сумеет убедить в своей правоте, выманить куда угодно и заставит поступать по своей воле. Пример – ее побег с мнимой француженкой.

Нужно было предупредить Натали, чтобы она ни с кем и ни в какие переговоры не вступала, отворяла двери только на условный стук, даже доброму Гансу и его благорасположенной девке и то не слишком доверяла.

Я поспешил в Рижскую крепость и сбавил шаг лишь на эспланаде, когда уже порядком запыхался. Эспланада – открытое место, там мне ничто не угрожало, кроме разве пистолетного выстрела, но нужно быть дураком, чтобы стрелять у всех на виду.

Наконец я оказался на Швимштрассе и поднялся к Натали.

Я понятия не имел, как буду ей объяснять положение дел. Самое страшное – отсутствие драгоценностей или же денег за них. Готовый к самым отвратительным обвинениям, я постучал в дверь.

На свой стук я услышал неизменное «Антре!».

Натали встретила меня в модном лиловом домашнем платье, перехваченном под грудью атласной лентой с красивым бантом, завязанным справа. Высокий ворот был отделан розоватым рюшем. В этом платье с длинными рукавами, с узким и глубоким вырезом, Натали глядела настоящей дамой, она даже завила волосы и уложила вокруг лба и щек короткие кудри. На плечи она накинула неизбежную шаль, узкую и длинную. Ей не удалось преобразить комнатушку под самой крышей в будуар светской красавицы, но себя она преобразила, и странно было видеть ее, привыкшую в столице к роскоши и удобствам, в таком неподходящем месте. Дорогое платье подчеркивало эту несообразность.

– Сашенька! – воскликнула она. – Ну, наконец-то! Что случилось? Почему ты не предупреждаешь меня, что не можешь прийти? Я извелась!

– Натали, прости, Бога ради, – сказал я, – и постарайся понять…

– Да, служба, служба, вечно это проклятое слово – служба!

Я понимал ее недовольство, но ничего поделать не мог, только развел руками.

– Ну что же ты молчишь? – спросила она.

– Натали, мне просто нечего сказать. Разве что напомнить тебе – теперь война…

– Как будто я этого не помню!

– Я вижу, тебе уже передали саквояжи, – сказал я.

– Разумеется. Но, Сашенька, там не было половины моих вещей, – отвечала Натали. – Зато лежат чужие. Помнишь, я говорила тебе, что находила там, на Большой Песочной, хорошее белье с непонятными инициалами? Так вот, ты его и принес…

Она очень мило покраснела. Раньше я умилился бы – настоящая дама и должна испытывать неловкость, говоря о белье.

– Если бы в доме была Луиза, я бы попросил ее разобрать вещи и отдать нам твои…

– Нам? Ты был не один? Кого ты взял с собой? – она не на шутку забеспокоилась.

– Сослуживцев, – брякнул я.

– И что ты им сказал? Как ты им объяснил, что должен забрать два саквояжа с женскими вещами?

– Ничего я не объяснял! Натали, мужчины не делают друг другу таких вопросов! – я невольно повысил голос. – Мы просто поднялись наверх, и я забрал саквояжи.

– Дверь была открыта? А что же Луиза?

Я находился в смятении. Вот сейчас я уже не понимал, что хуже: продолжать оберегать Натали от суровой действительности или сказать ей наконец правду. Что ее Луиза – доподлинный мужчина, и этот мужчина поселил на Большой Песочной другую женщину, ту отважную незнакомку.

– Где была Луиза? И как ты взял саквояжи? Ты что, сам укладывал в них вещи?

– Я не знаю, где была Луиза.

Эта чистейшая правда прозвучала совершеннейшей ложью. Я сам слышал фальшь в собственном голосе!

– Ее не было – а дверь она оставила открытой?

– Возможно, она вышла ненадолго.

– А та раненая женщина? Та, которую Луиза привела?

– Женщина лежала на полу, на тюфяках. Луиза, возможно, пошла за лекарством…

– Что сказала эта женщина о Луизе?

– Ничего не сказала.

– Ничего? И вы не могли ее дождаться? Господи, Господи! – Натали взялась за виски очаровательным дамским движением. – Саша, я чувствую, как ложь клубится вокруг меня! Неужели и ты такое же чудовище, как мой супруг?.. Саша, что происходит? Почему ты не говоришь мне правды? Почему ты никак не можешь отправить меня обратно в Санкт-Петербург?..

Теперь уже я был во всем виноват. Она не говорила ни слова о драгоценностях, она все еще соблюдала правила хорошего тона, которые предписывают даме быть выше материальных соображений. Но именно мое молчание о деньгах или драгоценностях так сильно раздражало ее, и она искала любого повода, чтобы выказать мне свое недовольство.

Я постыдно бежал прочь.

Теперь было уж вовсе непонятно, что мне делать. Кто друг, кто враг?!. Что означало нападение в Сорочьей корчме? Как вышло, что я не могу поговорить толком с женщиной, которую в мечтах видел своей женой? Что происходит вокруг меня?