А мысль о женщине пугала. Заставляла оглядываться через плечо. Словно искать чьего-то совета, словно говорить: как же так, разве это мое, разве могло случиться это в моей жизни? Но кто ответит? Дорога? Так ей все равно. Друзья? Но они такие же, как и он сам, они растеряются от такого вопроса и не найдут что сказать. Тогда, может, Бог? Стас вздохнул, глядя в иллюминатор за плечом уснувшей Алисы. Бог хорош тем, что к Нему всегда можно обратиться. Беда в том, что, когда спрашиваешь у Бога, отвечать приходится самому.

Стас осторожно высвободил свою руку из ладоней Алисы, откинулся в кресле. Вдруг навалилась усталость. Он закрыл глаза и стал проваливаться в сон.

И уже через мгновение шагал по залитому осенним солнцем саду, и на крыльце его ждал отец.

Стас проснулся внезапно. Рывком, как от пощечины. Вскинулся, оглядываясь. Все спали. Алиса поджала ноги, каким-то образом уместилась в кресле, укрывшись пальто Стаса. Шрам спал, смешно откинувшись, запрокинув голову, приоткрыв рот. На лице как-то четче обычного выделялся белесый шрам, нанесенный офицерской шашкой. Арчи, кинув свое пальто на пол, растянулся на корме. Как раз уместился поперек салона. Вот с шириной у толстяка была проблема. Едва влез между последними креслами и переборкой.

Что же все-таки его разбудило? Стас оглянулся в сторону носа гондолы. На передних креслах, перекинув длинные тощие ноги через проход, спал, надвинув шляпу на глаза, Скальпель. Даже в этом было что-то пижонское, и Стас, не удержавшись, усмехнулся.

Невольно поискал глазами Бруно, потом одернул себя. На мгновение сбилось дыхание. Стас выдержал это мгновение, глядя перед собой. Потом вдохнул полной грудью. Бруно сгорел вместе с верным «Студебеккером», он там, на безжизненной дороге, ведущей в оставленный почти всеми прежними жителями район под Стеной… Впрочем, нет, это уже не Бруно. Бруно здесь, в сердце, в памяти, в оборванных на полуслове диалогах, в хриплой печали. И теперь так будет всегда. Можно, конечно, дать горечи овладеть собой, но сам Бруно этого бы не понял, не одобрил бы. Он укоризненно взглянул бы из-под насупленных бровей и молча покачал головой.

Осторожно, чтобы не разбудить Алису, Стас поднялся с кресла, присел на корточки и открыл люк в кабину стрелка. Латинос спал, уронив голову на стальное ложе пулемета. Внизу, под стеклянным полом, текло и текло бесконечное море зимнего леса, изредка прерываемое белыми просеками. Похоже на бумажные ленты, которые, крест-накрест клеили на стекла окон во время войны. Если где-то рядом взрывалась авиационная бомба или артиллерийский снаряд, стекла начинали вибрировать и нередко лопались. А бумажные ленты предохраняли от этого.

Стас закрыл люк, поднялся. Снова огляделся. И вдруг понял.

Тишина. Исчезло ровное гудение моторов, приводящих в движение винты на корме и по бокам гондолы. Стас прошел через салон, перешагнул через ноги Скальпеля. Тот что-то пробормотал во сне. То ли на латыни, то ли просто невразумительно выругался.

Татьяна не спала, но было заметно, как она устала. Сидела в кресле пилота, облокотившись о стальное колесо штурвала. Перед нею на обитом бронзовыми пластинами приборном щитке вертели стрелками все эти гироскопы, авиатермометры, вариометры… Бронза между круглыми зрачками циферблатов была щедро усеяна оспинами окисления.

– Почему моторы не работают? – тихо, чтобы не разбудить спящих, спросил Стас.

Девушка подняла голову, ответила, пожав плечами:

– Ветер попутный. Горючее надо экономить. К тому же здесь за нами некому гнаться.

– А я думал, у вас и без нас дел полно, – вспомнив слова Татьяны, сказал Стас.

– Дел полно, – кивнула девушка. – Вы даже не представляете, насколько их много. Но сегодня уже не успеем, так что торопиться некуда. К вечеру прибудем в запретный район. А уж завтра займемся делами.

– В какой район? – переспросил Стас.

– В запретный. Позже вам все объяснят. – Татьяна тяжело вздохнула и потянулась. – Я очень устала. Действительно устала. Почти трое суток на ногах. Извините.

Стас хотел возразить, но что-то его удержало. Он понял, что доверяет этой девушке, да и что ему теперь оставалось? Его жизнь, жизнь друзей и… жизнь Алисы были в ее руках.

Он постоял, облокотившись о поручень и глядя по ходу полета дирижабля. Вдалеке, зажатые между темным покрывалом леса и по-зимнему яркой синевой небес, угадывались горы. Стас не был в горах со времен войны. Черногория…

– Прошу прощения, – проговорил Стас, – последний вопрос. На борту дирижабля можно курить?

– Вообще-то нельзя, – покачала головой девушка, потом снова устало пожала плечами, – но все курят. Два передних иллюминатора открываются. Только ненадолго. Салон выстудите.

– Я быстро, – кивнул Стас.

Он подошел к указанным девушкой иллюминаторам. Достал из кармана смятую пачку. Впрочем, сигареты были целы, разве что слегка высыпались. Приоткрыл иллюминатор. В лицо тут же ударил ледяной воздух. Закурил, стараясь, чтобы дым выходил наружу. Естественно, ни черта не получилось.

Снова что-то громко пробормотал Скальпель, рывком поднялся, сдвинул шляпу на затылок и осоловело огляделся. Остановившись взглядом на Стасе, ткнул в его сторону указательным пальцем:

– Потянем, гардемарин?

– Тихо ты! – громким шепотом оборвал его Стас. – Людей разбудишь. Потянем, конечно.

Скальпель подошел, перехватил у Стаса сигарету, затянулся.

– О чем думаешь?

– Да так, – Стас пожал плечами, – ни о чем.

Потом усмехнулся и признался, кивнув в глубь салона:

– О ней думаю. Как-то это все… неожиданно.

– Не дергайся, гардемарин, – кому-то очень знакомо подражая, проворчал сквозь зубы Скальпель. В памяти всплыл толстый лысый мужичок с капральскими погонами. Как же его звали? – А я все видел, – уже своим голосом и не скрывая ехидства добавил Скальп.

– Видел, и молчи, – проворчал Стас, взял у друга сигарету и затянулся.

– А я, понимаешь, о смысле жизни думаю, – снова возвращая себе сигарету, сказал Скальпель. Сигарета почти истлела. Держа ее кончиками пальцев, Скальп сделал последнюю затяжку и хотел выбросить. Потом подумал, задрал ногу и растер о подошву. – Был бы пинцет под рукой, еще бы на затяжку хватило.

Скальпель уселся на соседнее место.

– И в чем смысл жизни? – с усмешкой спросил Стас, глядя ему в спину.

– В этом, – не оборачиваясь, сказал Готфрид, неопределенно качнув головой.

Стас посмотрел в иллюминатор. Сплошное море леса внизу расходилось вокруг каменистого островка. Еще не предгорья, а может, как раз предгорья, скрытые за маскировочной сеткой деревьев. Каменистый холм, скупо украшенный несколькими щуплыми сосенками.

– Это похоже на детскую игру, – пояснил Скальпель. – В два кирпича. Играл?

– Не помню.