— Давай покажу, как по тебе скучала я.

И показала.

Раньше я считала, что ощущения от занятий любовью с Освальдом — это предел мечтаний и улучшить их невозможно. И была неправа. Моя новая способность увеличивала наслаждение до такой степени, о какой я даже не подозревала. Это наслаждение было в равной степени эмоциональным и физическим.

Потом настал момент, когда Освальд вынул скальпель и спросил:

— Можно?

Обхватив запястье, я отвела его руку.

— Нет. Больше никто и никогда не станет резать меня, Освальд. Ты не возражаешь?

Он убрал скальпель. Его руки поглаживали мои бедра, и у меня вырвался вздох восторга.

— Нет, — ответил он. — Я не возражаю. Спустя несколько часов, когда мы прилегли отдохнуть на груде постельного белья и подушек, которые съехали с кровати на пол, я рассказала Освальду о своих новых потрясающих ощущениях, которые испытываю, соприкасаясь с людьми.

— Обычно в такие моменты я говорю: черт бы побрал этого Иэна Дюшарма! — воскликнул Освальд. — Но он ведь действительно спас тебе жизнь.

— Так-то оно так, но я надеюсь, что в следующий раз Иэн Дюшарм просто наберет девять-один-один.

— Он сказал Эдне, что приезжал к тебе в Ла-Басуру.

— Да, приезжал. Мы обсуждали мое состояние. — Я сделала так, чтобы наши пальцы сплелись. — Нам нужно поговорить о детях.

— Разве нельзя это отложить? Мы еще даже…

— Нет, нельзя. Не совсем ясно, сможем ли мы когда-нибудь иметь детей.

— Ты хочешь ребенка, Милагро?

— Думаю, да. Думаю, даже нескольких. А ты?

— Я ничего не имею против, — отозвался Освальд. — Хотя торопиться некуда.

Я сжала его руку.

— И что же произойдет, если ты решишь, что хочешь детей, но мы не сможем их завести?

— Я задумывался об этом, — ответил он. — Ухаживая за детьми в клинике, я думал о том, что хотел бы взять в дом какого-нибудь ребенка. — Он осторожно взглянул на меня, будто ожидая, что я начну возражать.

— Мне нравится эта мысль, — проговорила я. — Если моя мать Регина чему-нибудь меня и научила, так это тому, что биология не имеет никакого отношения к семье. Кроме того, я всегда мечтала, чтобы меня кто-нибудь забрал.

— Например, из торгового центра? — широко улыбнувшись, спросил Освальд.

— Тебе об этом мама рассказала?

Когда Освальд прекратил смеяться и снова обрел дар речи, он заметил:

— Уинни познакомилась с моей мамой совсем иначе.

Я долбанула его подушкой.

— Это потому, что Уинни — безупречная вампирша-профессионал и замечательная жена, к тому же твоя мама души в ней не чаяла.

Освальд в изумлении уставился на меня:

— С чего ты взяла? Моя мама считала, что Уинни будет слишком много времени уделять работе и слишком мало мне. Никто не идеален для безукоризненного сына Эвелины.

— Как же мы сможем продолжать отношения, если твоя мама меня ненавидит?

Прекрасное лицо моего мужчины озарилось прекрасной улыбкой.

— Мы позволим вмешаться бабушке.

Я вздохнула.

— Неужели нельзя ни на минуту забыть о возможных трудностях?

Поцеловав его шею, я двинулась ниже, к гладкому животу.

— Я забываю, забываю! — выкрикнул Освальд.

Теперь я знаю, что могу быть хорошим учителем. Я подала документы в аспирантуру, чтобы повысить свою квалификацию и получить соответствующие бумаги. Похоже, это долгий, сложный процесс, но Мерседес сказала так:

— Немного тяжелой работы тебе не повредит.

Я хотела возразить, что творчество — это тоже работа, но потом вспомнила, что на этот счет говорил Берни.

Я была разочарована, узнав, что мою переработку «Зубов острых» использовали только для того, чтобы повлиять на господина Известного Сценариста и убедить его внести изменения. Повлияло. Изменения он внес.

В свое резюме я добавила фразу «специалист по переделке сценариев», и это выглядит круто.

Я продолжаю рассылать свои рассказы по разным изданиям и абсолютно уверена, что в один прекрасный день какой-нибудь агент или издатель оценят их.

Когда меня спрашивают о творчестве, я говорю: — Я переписывала сценарий, а в моем бассейне целыми днями плавал голый Томас Кук.

Как правило, это производит большое впечатление, и мне начинают задавать разные вопросы — в основном о Томасе.

На ранчо Томас не плавает голышом; во всяком случае, когда я вижу его в нашем бассейне, он всегда в плавках. Ему понравилось навещать нас, а если точнее — ухаживать за Эдной. Они очень странная пара, но Томас ее обожает, а Эдна, кажется, посмеивается над ним. Я постоянно извожу госпожу Грант разговорами о природе их отношений.

— Юная леди, вы считаете, что все люди обязательно в кого-нибудь влюблены.

— Не все. Например, папа римский вряд ли. — Я ненадолго задумалась. — Хотя и папа римский тоже. Для него нетрудно найти пару. У него есть шикарные виллы, одежда, всякие цацки и крутой папамобиль.

— Влюбленность слишком переоценивают.

Посмотрев на нее, я скептически приподняла одну бровь.

— Ну вот, теперь она узурпирует мою мимику, — сообщила Эдна потолку.

— Эдна, а Томас когда-нибудь расспрашивает вас, почему бассейн закрытый и почему вы все время мажетесь средствами от солнца и носите шляпу?

— Нет, — ответила она, стараясь скрыть улыбку. — У него есть один талант — его абсолютно не интересует то, что напрямую не связано с Томасом Куком.

Если говорить о моем заболевании, то Уинни отправила образец моей крови в главную медицинскую лабораторию семейства, которая находится в Миннесоте. Исследователи не обнаружили ни следа инфекции.

— Ничего не понимаю, — удивилась я. — Ведь в моем организме произошли изменения.

— Многие вещи до сих пор остаются загадкой, — ответила Уинни. — И, судя по всему, ты одна из них.

Жижи звонила, чтобы спросить совета насчет подрядчика, которому можно было бы поручить устройство сада по моему проекту. Она пригласила меня погостить у нее, пока идут работы, и я пожила там две недели кряду. В ее особняке уже угнездился Берни, размышлявший о том, стоит ли становиться очередным господином Жижи Бартон.

— Не знаю, готов ли я уйти из таблоида и оказаться по другую сторону баррикад, — признался он. — Но Жижи, если ее оторвать от магазинов и салонов, — просто отличная баба.

С любовью поглядев на пузатого мужчину, который сидел рядом, богатая наследница заявила:

— Он будет дешевым мужем. Он все время хочет только одного — книг.