— Я попал тебе в сердце, да? — с неимоверным трудом прошептал Лисил. — Мне не удалось пронзить его насквозь, но я в него попал. Что произойдет, когда из тебя вытечет вся кровь? Упадешь, не в силах шевельнуть и пальцем, и будешь со страхом ждать восхода солнца?

Крысеныш что-то невнятно проклокотал и воззрился на Лисила с неподдельным ужасом. Уже явственно слышны были бегущие шаги и лай Мальца. Хромая, вампир бросился в лес, прочь от этих звуков.

Едва он исчез среди деревьев, как с другой стороны на прогалину ворвался Малец. За ним бежала Магьер. В глазах у Лисила потемнело, и он чувствовал только, как пес длинным влажным языком облизывает ему лицо, а Магьер лихорадочно ощупывает его в поисках увечий.

— Ты ранен? — спросила она и, не дождавшись сразу ответа, повторила громче: — Ты ранен?

— За ним, — просипел полуэльф, — скорее…

— Нет, я доставлю тебя домой.

— Бренден! — простонал он. — Надо предостеречь Брендена…

Магьер не собиралась ни утешить его, ни выразить сочувствие. В голосе ее была одна только нестерпимая горечь:

— Бренден мертв.

* * *

Через подлесок, который становился все гуще, Крысеныш пробирался к затоке, где стояла на приколе заброшенная шхуна. Крысеныш не испытывал боли, свойственной смертным, но он был изнурен страхом, какого раньше никогда не знал. Сейчас он мог думать только об одном — поскорее добраться до Рашеда и получить помощь. Жизненная сила — кровь, которую он выпил у девушки с загорелыми руками, — вытекала из него по капле, отмечая каждый его шаг. Крысеныш не знал, велика ли дыра у него в груди, но рубашка, которую он прижимал к ране, уже промокла от крови.

Как же так? Почему смертный полуэльф и на этот раз сумел его одолеть?

Хватаясь за стволы деревьев, чтобы не упасть, Крысеныш брел и брел вперед, одержимый одним желанием — найти своих сородичей, и плевать ему было и на унижение, и на постыдную слабость.

В густой зелени, окружавшей его со всех сторон, его ноздри вдруг уловили запах жизни. Крысеныш растерялся, и тут из чащи прямо на него вымахнул олень. Мелькнули большие влажные глаза, белый куцый хвост, и вампир, повинуясь инстинкту, с отчаянным визгом бросился на добычу, ухватил оленя за голову и вонзил клыки в его шею.

Несчастный олень лягался и бился, неистово сражаясь за свою жизнь, но Крысеныш, обуянный страхом истинной смерти, был и сильнее, и неистовее. Вырываясь, олень потащил его за собой, но он всей тяжестью своего тела повис на шее животного, повалил его на землю, и скоро олень обмяк в его нечеловечески сильных руках. Вкус и сила крови животного не могли идти ни в какое сравнение с человеческими. Эта жертва не подарила Крысенышу привычного упоения, зато теперь у него были силы, чтобы исцелиться. Вампир разжал руки и оттолкнул от себя мертвого оленя.

Панический страх отступил. Рана в груди уже почти сомкнулась, кровотечение прекратилось. Оставив позади мертвого оленя с широко открытыми, полными детского ужаса глазами, Крысеныш снова двинулся туда, где стояла заброшенная шхуна.

Теперь, когда угроза истинной смерти миновала, изменилось и состояние его ума. Он почти стыдился своего недавнего страха и того, что ему тогда так нужен был Рашед. Вампиры общаются друг с другом только по собственному выбору, а не потому, что им кто-то там нужен.

Чистая, животная сила убитого оленя струилась по жилам Крысеныша. Крысеныш чувствовал, как в его висках мерно и сильно бьется полнокровный пульс леса — его собственный пульс умолк много-много лет назад. Завыл волк, где-то неподалеку заухала сова.

Желает ли он на самом-то деле трястись неделями в трюме утлой шхуны, плывя по желанию Рашеда к новой жизни, которая будет точной копией прежней? Для чего? Чтобы построить еще один пакгауз и снова жить среди смертных, уподобляясь им во всем?

Крысеныш замедлил шаг, поглядел на свою грудь и содрал с себя остатки рубахи. Осмотрел едва зажившую рану. Вид у нее неважный, но кровь смертного довершит исцеление. И снова он задумался о том, как же ему следует поступить.

Тиша хотела бежать.

Рашед хотел остаться.

Мотивы обоих были теперь Крысенышу совершенно ясны — все как на ладони. Рашед хотел отомстить и навсегда уберечь Тишу от охотницы. Тиша хотела всего лишь увести Рашеда подальше от охотницы. А как же он, Крысеныш? Кто-нибудь из них о нем подумал? Все эти годы Крысеныш жил вместе с Рашедом и Тишей только потому, что не хотел быть один. И вот сейчас, стоя посреди леса и глядя на свою израненную грудь, он спрашивал себя: а может, все эти годы он на самом деле всегда был один?

— Не будь таким, как они, — прошептал ему на ухо знакомый и безумный голос.

Крысеныш дико оглянулся, но никого не увидел. Он узнал этот голос. Облик Парко неожиданно возник перед ним, и Крысенышу вдруг неудержимо захотелось свободы — свободы охотиться, убивать и кормиться не по правилам, а так, как он пожелает.

Он опять двинулся в путь, но теперь его сопровождали белое лицо и дикий хохот давнего спутника. А где же теперь тело Парко? На дне реки, потому что туда его бросила охотница — та самая, что охотится сейчас на Крысеныша.

Он услышал стук молотка по дереву и, подобравшись ближе, притаился за деревом. Негромко и вкрадчиво журчала, колыхаясь, зеленая вода затоки. Рашед, голый по пояс, трудился, пытаясь заделать дыру в корпусе шхуны.

От смертных плотников его отличала только неестественно бледная кожа. Обнаженные мускулистые плечи, умелые, размеренные взмахи молота — все было настолько, как у смертных, настолько человеческое. Рядом с ним были аккуратно разложены различные инструменты, ожидавшие своей очереди.

— Разве это — истинное Дитя Ночи? — вкрадчиво прошептал Крысенышу мертвый голос Парко.

— Нет, — качнул головой Крысеныш. И отступил на шаг, остро сознавая всю тщетность усилий Рашеда, всю бессмысленную опасность войны с охотницей и смутно сожалея, что больше он не увидится с Тишей.

Теперь в нем не осталось и тени сомнений. Нет, Крысеныш не вернется. Лес зовет его. Он будет убивать, добывать одежду, снимая ее со своих жертв, и во всем следовать своей истинной натуре.

В последний раз испытал он прилив грусти, подумав о Тише. А затем растворился в ночном лесу, направляясь на север.

* * *

Хотя дыра в борту шхуны была невелика, Рашед понемногу осознавал, что вряд ли сумеет залатать ее без необходимых материалов, но даже и тогда несколько ночей уйдет на то, чтобы сделать шхуну пригодной к выходу в море. Он содрал с палубы несколько досок и попытался смастерить из них заплату для корпуса шхуны. Вначале эта работа ему даже нравилась — приятно было заниматься полезным делом и сознавать к тому же, что он по-прежнему хозяин своей судьбы. Теперь же Рашед решил, что им надлежит избрать другой способ бегства. Если идти по ночам по тракту, они доберутся до следующего портового города и там купят себе место на корабле.