Дампир - Барб и Дж. С. Хенди

Деревню можно было бы счесть заброшенной, если б из печных труб не тянулись, растворяясь в темноте, тонкие струйки дыма. Все двери были заперты на засовы, все окна наглухо закрыты ставнями, так что в редкие щели едва просачивались зыбкие отсветы свечей. Некому было месить грязь на единственной деревенской улице, и оттого никто не увидел, как метнулась к домику на окраине, у самого леса, смутная тень.

Возле дома тень остановилась, замешкалась. Таиться больше было ни к чему, и неясный силуэт всколыхнулся и выпрямился, меняясь на глазах. Из бесплотной пустоты проступили ноги в высоких сапогах, длинные руки, гибкий худощавый торс, голова с глазами, горящими, точно угли. Ночной пришелец проворно вскарабкался на дерево и спрыгнул с ветки на крытую соломой крышу.

Распластавшись на крыше, он пополз вдоль стены дома. Затем остановился, замер над закрытым ставнями окном. Просунул между створками палец с длинным ногтем, больше похожим на коготь. И царапал, дергал, расшатывал, покуда засов не поддался с неожиданно громким щелчком. Пришелец замер, прислушиваясь, не раздастся ли изнутри ответный звук. Ничего не дождавшись, он рывком распахнул ставни.

В комнате на кровати лежала хрупкая старушка. Седые, туго заплетенные косы покоились на полотняной, пожелтевшей от времени подушке. Лоскутное одеяло, некогда в алых квадратиках, а теперь безнадежно выцветшее, укрывало старушку до подбородка.

Ночная тварь просунула голову в окно:

— Можно мне войти?

Шепот был гулкий, точно эхо, летящее над безлюдной равниной.

Старушка едва заметно шевельнулась во сне. Шепот дрогнул от жажды и нетерпения:

— Матушка, пожалуйста… можно мне войти?

Она застонала, повернулась лицом к окну. Белый шрамик на старческом лбу почти затерялся среди морщинок. Не открывая глаз, она сонно пробормотала:

— Да… да, входи…

Ночной гость ногами вперед переполз через верхний наличник, протиснулся в окно и беззвучно спрыгнул на пол спальни. Шагнув к кровати, он проворно протянул руку и зажал ладонью рот старушки.

Она проснулась, и на миг ее глаза округлились от ужаса, но только на миг, а затем застыла, вперив остекленевший взгляд в горящие глаза пришельца. Тот ослабил хватку и прильнул ртом к старушечьей шее. В спальне воцарилась неподвижная тишина. Казалось, время остановилось.

И вдруг пришелец вскинул голову, уставился на открытое окно. На шее старушки расползалось темное пятно. Ночной убийца снова было наклонился к жертве, но замер. По-совиному повернув голову, он опять уставился на окно, вслушался.

Снаружи, с деревенской улицы доносились чьи-то шаги. Пришелец беззвучно метнулся к окну.

По улице неспешно шла девушка в кожаном доспехе, бурых облегающих штанах и ботфортах из мягкой кожи. В одной руке она несла колышек, в другой — длинный нож, которым на ходу обстругивала и заостряла колышек. У бедра ее покачивалась короткая кривая сабля в потертых кожаных ножнах. Для человеческих глаз ночь была чересчур темна, но, когда девушка выступила из тени соседнего дома, пришелец разглядел, что волосы у нее темные с рыжими искорками, а кожа молодая — девушке лет двадцать с небольшим. Без малейшего страха или даже настороженности шла она по деревне, все так же усердно на ходу заостряя колышек.

— Охотница! — прошипел пришелец, веселясь от души.

Это зрелище было таким нелепым и жалким, что он не смог удержаться от беззвучного смеха. Все еще хохоча, он выпрыгнул из окна и проворно, по-паучьи вскарабкался по стене дома на крышу. И бесплотной, бесформенной тенью исчез в ночном лесу.

Солнце давно уже село, когда Магьер вошла в еще одну убогую Стравинскую деревушку. По сторонам она почти не смотрела. Крестьяне везде живут одинаково. За эти шесть лет их унылые уродливые жилища так примелькались, что Магьер только по привычке запоминала их число. В этой деревушке народу жило немного, явно меньше сотни и скорее всего, чуть больше пятидесяти. В этот поздний час никто из местных жителей не рискнул высунуть нос наружу, хотя Магьер, проходя мимо домов, слышала, как поскрипывают двери или оконные ставни: кое-кто из местных тайком поглядывал ей вслед. Кроме этих звуков в ночной тишине слышен был только скрежет охотничьего ножа, которым Магьер на ходу заостряла колышек длиной с локоть.

Темнота ее не пугала. Ночь не навевала Магьер тех зловещих видений, из-за которых местные крестьяне дрожали от страха, запершись в своих домах. Магьер тронула покоившуюся в ножнах саблю, убедилась, что сможет при случае легко ее выхватить, — и тем же ровным неспешным шагом двинулась дальше. Заморосил мелкий дождь, и скоро ее волосы совсем потемнели от влаги — теперь в них было не различить рыжих искорок, заметных при свете дня. Черноволосая, непривычно бледная — жителям деревни, должно быть, она казалась таким же пугающим существом, как те твари, которых ее наняли уничтожить.

Пройдя через деревню, она остановилась у общинного кладбища, чтобы оглядеть свежие могильные холмики. Каждый холмик был окружен жестяными фонарями — их расставили тут, чтоб помешать злым духам завладеть телами покойников. На свежих могилах не было ни надгробных камней, ни надписей: умерших зарыли в спешке. Магьер развернулась и пошла назад, в деревню, теперь уже пристальнее разглядывая дома и прикидывая, какой из них больше похож на общинный дом.

Наверняка большинство крестьян собралось именно там, наивно полагая, что вместе им будет безопасней. Магьер привычно высматривала дом попросторней, но все они казались одинаковыми: уныло-бурые, источенные непогодой бревна, соломенные стрехи, глиняные трубы. Безмолвные, безжизненные, жалкие, как и все в этом унылом краю. На некоторых окнах висели связки чеснока. Единственными признаками жизни в деревне были струйки дыма, кое-где тянувшиеся из труб в ночное небо. Во влажном воздухе слабо пахло железом и гарью — должно быть, где-то коптила брошенная без присмотра кузница. Все как обычно: жители деревни, мучимые страхом, побросали с закатом все свои дела.

Краем глаза Магьер заметила какое-то движение. Две дрожащие фигурки неслись стремглав по раскисшей от дождя улице. Под лохмотьями кое-где проглядывало грязное тело. Магьер рассеянно сунула нож в ножны и плотнее запахнула свой теплый плащ. Оборванцы спешили к кладбищу, старательно укрывая свои фонари от порывов дождя и ветра.

— Эй! — негромко окликнула Магьер. Заслышав окрик, оба так и подпрыгнули и повернулись к ней.

Изможденные, худые лица исказил испуг. Один попятился, другой угрожающе выставил перед собой деревянные вилы. Магьер не двинулась с места, давая им разглядеть себя, но сама украдкой посильнее стиснула свежеобструганный кол. Понимание крестьянской психологии было необходимо ее профессии. Рукой, спрятанной под плащом, она медленно, очень медленно нашарила рукоять сабли. Когда крестьяне охвачены паникой, с ними лучше быть начеку.