Шах не сомневался, что вернется с победой, и хотел отпраздновать ее в новом дворце, бросив к ногам все еще неприступной горянки плененных главарей бунтовщиков. Одно ее слово – и он их пощадит. Надир был уверен: сердце горянки дрогнет, она скажет заветное слово и раскроет свои нежные объятия непобедимому воину Надир-шаху.

Но по пути в Табасаран шах получал все более удручающие сведения. Те, от кого он ждал трепета и повиновения, подняли на него оружие. Сурхай-хан, Рустам-хан, Хасан-бек, Мамай-бек, Бек-Али, Амир-Хамза, Муртаза-Кулисултан со своими отрядами вступили в битву с войсками Надир-шаха и готовы были драться до конца.

Приближаясь к местам боев, Надир-шах увидел тысячи убитых сарбазов, которые лежали в лужах крови вперемешку со своими лошадьми. Раненые и нерасседланные кони бродили между трупов, испуганно фыркая на стервятников, слетавшихся на пиршество.

Навстречу шаху попал сотник-юзбаши, который бежал с поля боя, бросив оружие.

– Куда ты так спешишь? – окликнул его Надир-шах.

Сотник от растерянности замер, не смея произнести ни слова.

– Ты, верно, спешил обрадовать своего повелителя вестью о победе? – зло произнес Надир-шах.

– Да, мой повелитель, – еле слышно ответил побледневший от страха юзбаши и упал перед Надир-шахом на колени.

– Это так же верно, как то, что твоя голова еще на плечах, – сказал Надир-шах и подал знак палачу.

Секира блеснула на солнце – и голова сотника покатилась в овраг.

Чтобы ускорить участие в сражении новых сил, Надир приказал трем тысячам всадников посадить за своими спинами на крупы лошадей столько же стрелков-джазаирчи и мчаться во весь опор.

Но, явившись на место боев собственной персоной, Надир-шах был изумлен тем, как горские ополченцы расправлялись с его лучшими войсками, кося пулями, стрелами и саблями облаченных в доспехи сарбазов. Скоро выяснилось, что небольшой отряд горцев напал на кызылбашей, затем отступил и заманил противника в лесистое ущелье, где среди деревьев засели десятки тысяч горцев. И тогда началось самое страшное, напомнившее каджарским предводителям Заман-беку и Рахим-хану то, что произошло в Джаре с братом повелителя Ибрагим-ханом.

Не желая терпеть нового позора, Надир-шах ринулся в битву сам. Стороны сошлись в открытом бою и бились до изнеможения, но исход битвы не принес никому победы. Войска отошли друг от друга, чтобы подготовиться к новому сражению.

– Опять этот безрукий Сурхай решил помериться со мной силой? – в ярости процедил Надир-шах, заметив знамя Сурхай-хана.

Но рядом с тем знаменем было еще несколько. И Надир-шах понял, что в горах многое изменилось. Табасаранцы, лезгины, кайтагцы, кумыки, лакцы, аварцы – все народы гор начали сливаться в неодолимую силу – в единый народ Дагестана. Это грозило нарушить все замыслы Надир-шаха, и допустить этого было нельзя.

Шах обещал великую награду тем, кто принесет ему головы Сурхай-хана и Мирзы Калукского. А Мирза своими песнями воспламенял отважных горцев на новые победы. Сурхай-хан же пытался пробиться к самому шаху и снести голову своему заклятому врагу.

Всю ночь в обе стороны уносили раненых и хоронили погибших. Ночь, обычно звеневшая журчанием рек и водопадов, наполнилась заупокойными молитвами. И над благоухавшим ароматами цветов Табасараном стелился дым пожарищ.

Надир-шах сулил страшные кары трусам, но это мало помогало делу. От изнеможения участвовавшие в битве сарбазы спали как убитые. Казалось, все оборачивалось против великого мирозавоевателя. Даже ослы, на которых перевозили оружие и боеприпасы, ночью исчезли. Они просто разбрелись по горам, возвращаясь к своим хозяевам, у которых были отобраны каджарами.

На рассвете, когда Надир-шах намеревался дать решительный бой, оказалось, что большая часть его войска окружена горцами. Разгорелась новая битва, кызылбаши были разбиты, а пытавшийся пробиться к ним на помощь Надир-шах был ранен в руку. Это была пуля Сурхай-хана, так и не дождавшегося Надир-шаха для поединка. Но щит Надира и на этот раз его спас.

Разъяренный Надир-шах не чувствовал боли. Он с ужасом смотрел на свои войска, бегущие вспять, пробившись из окружения, и чувствовал унижение, которое нужно было на ком-то выместить.

Потерявшие в боях больше десяти тысяч воинов и бежавшие с поля боя военачальники предстали перед Надир-шахом, не смея оправдываться или просить пощады. В последней надежде сохранить свою жизнь они по обычаю повесили сабли на свои шеи и закутались в саван. Но шаха это не остановило.

– Ваша жизнь не в счет.

Палачи связали им руки, а затем умертвили самым позорным способом – затянув на их шеях шелковые шнуры. Трупы казненных военачальников были сброшены с кручи.

Продолжать битву шах не пожелал, решив отступить, чтобы вернуться с достаточными силами и стереть бунтовщиков с лица земли. Тех же, кто проявил слабость, он приказал арестовать. Получилась почти тысячная колонна сарбазов, у которых руки были связаны за спиной, а сверх того – привязаны к шее.

У горцев тоже были немалые потери. Они сочли, что преподали заносчивым каджаром достаточный урок, и не стали их преследовать. Сурхай-хан ушел в Кази-Кумух, куда теперь непременно должен был явиться обозленный Надир-шах. И к его визиту следовало основательно подготовиться. Так же думали и все остальные горцы, приходившие на помощь табасаранцам. Большая война была теперь неизбежна. Она уже началась.

Постройка нового дворца сама по себе походила на битву. Сотни рабочих и сарбазов возводили стены вокруг дворца, тысячи повозок везли камни и лес. Сен-Жермен, похожий на полководца, вступил в битву со временем, выжимая из строителей все силы и не считаясь с жертвами. Тут уже было не до деликатностей, в ход пошли даже надмогильные плиты, прежде оставленные в покое.

Видя это светопреставление, не утихавшее ни днем, ни ночью, Калушкин снова обеспокоился судьбой землянки своего бывшего императора. Он боялся, как бы усердные исполнители шаховой воли не разобрали по камешку и ее. Калушкин повесил на дверь землянки новый замок, но это его не успокоило. Строительство неумолимо подбиралось к дорогой ему реликвии.

Не меньше других старался и Муса-Гаджи со своим слоном. И однажды, когда он поил своего гиганта из запруды, образовавшейся у бившего неподалеку родника, Калушкин решил с Мусой-Гаджи потолковать.

– И что вы так торопитесь, точно как на пожар? – спросил его Калушкин.

– Шах приказал – мы строим, – ответил Муса-Гаджи.

– Шах не велел трогать местопребывание нашего в бозе почившего императора, – сказал Калушкин. – А я вижу – вот-вот и до его землянки доберутся.

– Если она вам так дорога, зачем же вы отдали Дербент Надиру? – спрашивал Муса-Гаджи. – А теперь всякое может случиться.

– Ну, ты того, не твоего ума дело, – в сердцах отвечал Калушкин. – Политика – штука мудреная. Сегодня отдали…