Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К нам подошел довольно молодой еще доктор, с привычной бородкой, густыми черными волосами, которые пробор делил ровно поровну. Мне показались черты лица его чем-то знакомы, но чем?
— Владимир Михайлович, прошу, расскажите нашему гостю об объекте вашего научного интереса. — обратился к подошедшему доктор Пфель. Тот сразу же узнал меня. Потому обратился вполне официально:
— Ваше Императорское Величество. Врач Бехтерев Владимир Михайлович, специализируюсь в психиатрии и нервных заболеваниях. Пациент Пригов Семен, сын Ивана заинтересовал меня с чисто профессиональной точки зрения.
И Бехтерев задумался, а я задымил от температуры своих ощущений. Это же знаменитый Бехтерев. Тот самый, который и болезнь Бехтерева описал, и про сухорукого параноика ляпнул, на свою беду[3]. Уж и не знаю… А тот продолжает вещать, будучи на своей волне.
— Меня привлек рассказ о необычном бреде сего пациента. Необычность его в систематизации и непротиворечивости. Ни разу он не переврал факты, в деталях не путался. И детали были весьма странны. Даже страшны. По всей видимости, его собственные фобии приобрели ярко выраженную социальную окраску. Ибо про многие вещи представить себе невозможно! Я тщательно фиксировал все, что говорил и писал сей пациент. Благодаря добрейшей Маргарите Елисеевне имею отличный материал для диссертации. Уверен, что произведу настоящий переворот в психиатрии.
Пришлось перебить разошедшееся светило:
— Простите, Владимир Михайлович, а сохранились ваши записи, его какие-то рисунки, схемы, формулы, хоть что-то…
— Да, да. Ваше Императорское Величество, прошу, мне тут выделили помещение, там оно все есть…
— Извините, Ваше Императорское Величество, может быть, это не важно, но… — внезапно раздалось. Это сестра милосердия проговорила, не смея поднять глаза, смотрела в пол.
— Говорите, милочка. — подбодрил я ее.
— Последние его слова были: «Это всё Виктор виноват». Вот…
— Виктор или вектор? — переспросил я на всякий случай…
— Ой, вы правы, Ваше Императорское Величество, точно, вектор, я-то подумала, что ослышалась, и он про какого-то Виктора, вот…
И девушка замолчала, окончательно смутившись.
— Благодарю вас, Маргарита Елисеевна, вы очень помогли. Владимир Михайлович, прошу вас, покажите эти записи.
— Прошу вас, Ваше Императорское Величество.
Мы прошли в небольшую каморку, которая, видимо, не закрывалась. На столе лежало несколько папок, вот только бумаги были разбросаны.
— Что тут случилось? — даже взвизгнул от неожиданности Бехтерев. — Кто бумаги брал?
Он бросился рыскать по папкам…
— О, Господи! Рисунки! Рисунки пропали! А вот записи вроде все, только перемешались. А вот листов с рисунками… Где они?
В голосе будущего профессора и академика звучало истинное отчаяние.
— Кажется, я знаю, где они! — прокричал Пфель и бросился куда-то во внутренний двор. Мы последовали за ним. У поленницы дров стоял дворник, смачно куривший козью ножку. Вот только бумага… рядом с ним валялся лист с рисунком.
— Это он! — закричал Бехтерев, пораженный какой-то догадкой, он вырвал самокрутку изо рта дворника. Дрожащими руками профессор развернул кусок бумаги. Дворник, шатающийся от ядреного самогона, дух которого витал над всей мизансценой, наблюдал за происходящим с отвисшей от неожиданности челюстью. На клочке была какая-то формула и верхушка рисунка — буквально несколько черточек. Также бережно Владимир Михайлович развернул смятый клок, который оказался целым листом бумаги с совершенно непонятной схемой, состоящей из семи странных шестнадцатиугольников, расположенных один внутри другого.
— Скотина. Ты что наделал? — орал Бехтерев, потрясая бумагами. — Ты же мне все испортил! Это же материалы для моей диссертации.
— Так мы это… мы с понятием, господин прохфессор. — отбрыкивался дворник, чудом державшийся на ногах.
— Мы ж знаемо что… вот все оставил каки есть, только каляки-маляки, прости Господи, так кому они нужны, пониятие имеем, я в науке работаю уже осьмой год! Неа, господа хорошия, я с понятием, я ничего нужнаго не …
Бах!
Это не выдержал Пфель, залепивший дворнику столь крепкую пощечину, что тот наконец-то приземлился всем телом и блаженно захрапел.
— Какая скотина. И выгнать его надо, да жалею все время… — повинился директор богоугодного заведения. А вот мне выть хотелось. Я-то понимал, что это могли быть за рисунки и схемы, да еще с формулами… Б…дь, так и подошел бы, да начал месить это пьяное чмо ногами… Так невместно!
— Сергей Николаевич! — обратился я к Мезенцеву, находившемуся при мне и наблюдавшему этот бардак не без интереса. — Пройдемте в кабинет Владимира Карловича, все бумажки изъять, до мельчайшего обрывка. И подписку взять. Со всех, кроме этого, конечно же.
Увидев потрясенное лицо Бехтерева, обратился уже к нему:
— Владимир Михайлович! Материала на диссертацию вы еще найдете, не сомневаюсь в вашем выдающемся научном будущем. Вот только скажите, вам такой термин, деонтология, знаком?
— Конечно же, Ваше Императорское Величество.
— Так вот, никогда и ни при каких обстоятельствах не обсуждайте своих пациентов со своими домашними. Весьма плохая привычка. Для здоровья.
[1] рапира с узким длинным клинком
[2] проходящие по строгим правилам фехтовальные поединки на острых саблях-шлегерах между двумя представителями студенческих объединений в
