Да, отдых мне сегодня только снился… И мы склонились над схемой… Уточняя, что-то меняя, карандашом выписывая фамилии тех, кто мог занять ту или иную должность. Этот день закончился как всегда, раньше, чем закончил работу. Домой я вернулся за полночь.

[1] Любимым занятием многих дипломатов было угадывать по развешиваемым портретам предков политику нового императора.

Глава двадцать седьмая. Отбросы…

Глава двадцать седьмая

Отбросы…

Санкт-Петербург. Петропавловская крепость

Март-апрель 1880 года

Настоящих героев делает тяжёлый труд и цельность

характера

(Хоуп Соло)

Полковник Мезенцев

Трудно работать с этим контингентом. Трудно, но надо. Как только ранение затянулось, и врачи дозволили мне ходить, состоялась беседа моя с Государем, Михаил Николаевич опять высказал свою признательность в спасении не только себя, но и семьи. Как следовало из показаний англичанина Фиппса — нападавшие имели намерение проникнуть в дом и извести всю семью вероятного претендента на престол. Кандидатуры слабовольного коррумпированного Константина или еще более коррумпированного и слабовольного Николая их устраивали намного больше, в том числе, в качестве регентов. Бесед было несколько. Мне казалось, что Государь присматривается ко мне. А после состоялся тот разговор, который и решил мою судьбу. Государь решил создать Службу Императорской Безопасности. Пока что не было у нее руководителя, и все подразделения службы подчинялись на прямую Государю. Состояла она из трех Комиссий. Комиссия Надзора. Комиссия Сообщений. Комиссия Исполнения. Каждый из руководителей имел право на круглосуточный доступ к императору. Я Комиссар-3, и на мне лежит исполнение самых сложных поручений монарха. Причем и таких, о которых нельзя писать в мемуарах. Чин полковника я получил авансом, перепрыгнув подполковника, который мог бы получить по выслуге, если бы были засчитаны годы отпуска. Итак, комиссия Надзора — это люди, которые очень аккуратно будут контролировать самые-самые верха: и Романовых, и высших чиновников, и работу жандармов. Для всех это 1-я комиссия СИБ. Кто ее руководит даже я не знаю. 2-я комиссия СИБ — Сообщений, это своеобразная курьерская служба. Даже не фельдегеря. Бери выше. Через эту службу проходят письма и устные приказы государя особой важности или секретности. 3-я комиссия — за мной. У меня два отдела — внутренний и внешний. Пока сотрудников кот наплакал. И для выполнения некоторых деликатных поручений приходится работать с местным контингентом, как сказал Государь, на этом этапе без аборигенов не обойтись. Вот только следов оставлять нельзя. Никаких. Но тут скрипнула дверь. В допросную доставили молодого человека, студента, у которого еще и борода не образовалась. А вот усы уже носит. Голову покрывает густая шевелюра волос. Одет опрятно, аккуратно. Несмотря на то, что его доставили из мест не столь отдаленных, чувствуется, что превратности судьбы его не сломали. Да и что тех превратностей?

— Абрам Липманович Бак? Не так ли? — спрашиваю, пристально вглядываюсь в глаза молодого человека. Интересно, что такого в нем нашел Государь?

— Трудно себе представить, чтобы вы увидели тут кого-то другого. — отвечает. Он и на допросах был дерзок. И вины за собой не признавал, да и было той вины… — Позвольте узнать, кому я понадобился так срочно, чтобы

вытаскивать

меня

из ссылки

в Бахмуте и сюда, в крепость?

— Полковник Мезенцев.

— Жандарм?

— Что-то вроде того. Только жандармы — это цепные псы режима. Как любите вы, революционеры, говорить. А я — цепной пес Государя.

— Опричник, получается? Так опричнику метла положена.

А он еще иронизирует. Да, дерзок, так о нем и писали. Впрочем…

— А еще голова пса или волка. Лучше волка. Но захотел я видеть вас потому, что судьба твоя, юноша (а молодому человеку двадцать три всего) заинтересовала почему-то императора Михаила Николаевича, почему, не знаю. Но сказал мне Государь: «Такой талант пропадает! Занимался бы наукой, им бы вся Россия гордилась». Не скажите, каковы ваши заслуги в науке? Ась? Пока никаких? Вот-вот. Вы бы определились, Абрам Липманович, что вам по душе — путь научного познания или путь профессионального революционера. Я ведь вижу, вы — перфекционист. Вы что-то плохо делать не будете.

— Не научен. Если что-то делать, так делать на совесть.

— Вот-вот. Хотите скажу, что будет в итоге? Вот станете вы профессиональным революционером. Сейчас в моде террор. Абсурдная идея, что с властью можно говорить с позиций силы. Вы человек талантливый, что-то придумаете, какой-то дерзкий экс. Но ведь все равно вас найдут. И что тогда? Каторга или петля. И забвение. Вы ведь в Бога не верите?

— Не верю. А помнить меня будут долго. А когда царизм падет, верю, что всем