Рентгенология, электрокардио- и электроэнцефалография, радиоизотопы, томографы, достижения молекулярной биологии и многое другое дали врачу возможность проникнуть в области, доселе для него совершенно недоступные. Сульфаниламиды и антибиотики позволяют в большинстве случаев справиться с инфекцией. Пересадка тканей, применение искусственных органов, переливание крови и кровезаменителей, введение гормонов с успехом компенсируют недостаточность почек, эндокринных желез и даже сердца.

В наше время изготавливается огромное количество лекарств, мировая фармацевтическая промышленность выпускает сотни тысяч (!) различных препаратов.

А ведь еще в начале прошлого столетия медицина была полна предрассудков. К примеру, инфекционные болезни тогда лечили коллоидными растворами: серебро будто бы исцеляло грипп, олово – туберкулез…

Преобразился и внешний облик медицинских учреждений – они все больше начинают походить на научные лаборатории, оборудованные самой новой и разнообразной аппаратурой.

И что же? Лечить стало легче? Постановка диагноза существенным образом упростилась? Стало делом тривиальным? Как бы не так!

Сложилась парадоксальная ситуация. Если раньше, послушав и осмотрев больного, врач – доктор старого типа, со стетоскопом в руках – довольно скоро мог сделать тот или иной вывод (хотя часто и весьма приблизительный), то теперь положение сильно изменилось.

Теперь врач проводит ряд необходимых (без этого лучше и не начинать) исследований, затем направляет больного к нескольким другим, более узким специалистам…

На больного работает подчас самая совершенная аппаратура, а легче ему от этого не становится. Процесс постановки диагноза нередко длится неделями, но ясность порой так и не наступает.

Дистанция между больным и врачом все увеличивается. И происходит это потому, что вместо старого принципа «врач – больной» все больше начинает работать другой принцип «врач – прибор – больной».

Беда еще и в том, что за изучением структуры и функций организма на молекулярном и субмолекулярном уровне врач-исследователь перестает иметь дела с самими явлениями и процессами. Ему доступны лишь их отражения – в виде кривых, волн и прочих показаний приборов. По мере роста медицинских знаний о человеке поневоле увеличивается роль абстрактно-логического мышления. Былая натуральная наглядность теряется. И это также все более отдаляет врача от больного.

Индустриализация и технизация медицины, ее дробление на специальности, рост удельного веса научных знаний в ней приводят к тому, что медицина перестает быть искусством. Практически исчезает старый тип так называемого земского врача, врача-универсала, который видел больного прежде всего как личность, как отдельный целостный «слиток» природы. И в неразрывной связи (Гиппократ) с окружающими его обстоятельствами и условиями.

Сами медики сознаются, что ныне врач за симптомами потерял больного, что происходит настоящая ветеринаризация медицины.

Больное животное, которое пользует ветеринар, не личность, а лишь особь, отличающаяся от своих собратьев полом, возрастом да, может быть, упитанностью. Человек же всегда личность. Но внутренний мир человека, его индивидуальные особенности невозможно наблюдать непосредственно, как, допустим, под микроскопом болезнетворную бактерию. Они не отражаются на рентгенограммах, энцефалограммах и других полученных с помощью приборов показателях!

А потому – никто не винит врачей, они делают все, что могут! – человек, как целое все больше и больше становится потерянным для медицины.

Не было бы счастья, гласит пословица, да несчастье помогло! Удивительно, но введение в науку понятия стресса, его детальное изучение должно помочь медицине вернуться от частностей к целому – к человеку.

Сейчас отдельные специалисты полагают, что до 90 процентов всех заболеваний могут быть связаны со стрессом. Завышена ли эта оценка или занижена, однако факт остается фактом: человечество вступает в эпоху, когда стресс начинает играть все более определяющую роль в развитии болезней.

Не сразу медики начали осознавать верность заключения Ганса Селье (1960 год) о том, что «начинает намечаться новая и в кое в чем более сложная патология, в которой главным объектом нашего изучения являются не отдельные “патогенные агенты”, а скорее “патогенная ситуация”».

Селье давно мечтал о времени, когда появятся специальные «стресс-сестры», «стресс-врачи» – возникнет «стресс-медицина». Ведь стресс – это же особая болезнь, и, как прочие недомогания, ее тоже надо лечить. Извращение способности к адаптации или ее ослабление – это и есть, по Селье, причина значительного числа болезней, распространенных в наше время.

Отличительная особенность стресс-болезней в том, что их причина не столь уж (или совсем не) важна. Замечательный советский патологоанатом академик Ипполит Васильевич Давыдовский (1887–1968) любил сравнивать причину болезни со спичкой, от которой загорелся дом. Дом сгорел – попробуйте-ка найти эту спичку на пепелище!

И так ли уж важно для пожарных-врачей (если снова говорить о стрессе), отчего возник пожар – от спички, от свечки, от удара молнии? При стресс-болезнях важна общая настроенность организма на заболевание, его предрасположенность к патологии, к поломкам, к срывам. Какие-то интегральные системы организма человека имеют надлом, где-то прорваны системы обороны – и вот любой удар (спичка Давыдовского) рушит все строение.

По сути, намечается своеобразный возврат к воззрениям Гиппократа, к необходимости целостного взгляда на организм человека, без неуместного препарирования его на отдельные части. Но возврат на новом витке спирали! Линия Парацельса заявляет о себе в активном вмешательстве в ход событий. Однако теперь врач должен уже не «вырубать болезнь», не «корчевать» ее, а повышать силы больного, укрепляя всю систему организма в целом.

Наглядным примером такой новой терапии может служить лечение больных в барокамерах.

Сначала были опыты на животных: ученые пробовали улучшить интеллект, сообразительность крыс, поднять «степень их разума». Для этого зверьков сажали в барокамеру с повышенным давлением воздуха.

Эксперименты показали: повышение давления может положительно влиять на процессы перевозбуждения, а также нормализовать нарушения сердечно-сосудистой деятельности. При обогащении организма кислородом (в нужных дозах) нервная система приходит в порядок, мозг начинает работать четко и ясно. Здесь и проявляется различие между животными «умными» и «глупыми» (контрольные партии крыс, они не сидели предварительно в барокамерах).

Такие опыты проводились и над людьми. И уже есть пациенты, которым вернули потерянную память, восстановили нормальную деятельность сосудов головного мозга.

Гипербарическая оксигенация. Недалеко, видимо, время, когда барокамеры помогут тем, кто перенес тяжелые нервные и физические перегрузки. И наши злополучные стрессы, и нервные срывы будут сниматься очень просто. Стоит только зайти в профилакторий, лечь в одноместную барокамеру и принять необходимую процедуру.