Охранник Миша сказал в рацию:

— Эскорт на точке!.. Наружным постам обеспечить коридор… Ворота открыть!

Водитель еще сбросил скорость и стал входить в поворот. Я почему-то взглянул на спидометр — уж больно споро он поворачивал. Оранжевая стрелка уперлась в цифру 40.

— Через полтора часа пресс-конференция в Союзе журналистов, — сказал Серебровский. — Поедешь со мной…

И тут я услышал шлепок. Даже не услышал — почувствовал!

Чпо-о-у-к!

И в тот же миг «мерседес» упал на обод переднего колеса, как конь на колено, — пуля, прошив жирную толстую резину баллона, распустила его в клочья.

Бешеный рывок в сторону, утробный грохот удара днища о бордюр тротуара.

Доли секунд. Но каждая неподвижна, как замерший навсегда стоп-кадр.

Остекленевший взгляд Серебровского.

Прокушенная до крови губа водителя.

Помертвевшее до синевы лицо охранника Миши.

Кроша бетон, в снопе искр от трущего с визгом камень металла — как болид, машина вывалилась с дороги на пешеходную часть.

Водитель, судорожно раскручивающий баранку направо, порскнувшие в разные стороны прохожие.

Пронзительный скрип автоматических тормозов, клинящих остальные колеса, жаркое шипение стирающейся до корда резины — нас несло по асфальту, как громадные бронированные сани.

Тошнотная волна ужаса залила меня — я почему-то ждал, что сейчас грохнет взрыв.

А водитель уже крутил рулевое колесо в другую сторону. «Мерседес» ерзнул и, наклонившись на левый борт, с грохотом и звоном врубился в тумбу фонарного столба.

Оглушительный шлепок и пронзительное шипение вспухших взрывом воздушных мешков безопасности.

Тишина.

А может быть, мы оглохли от удара. Или испуга. Меня бросило на пол между сиденьями. Серебровский с каменным, ничего не выражающим лицом, с закрытыми глазами сидел в углу кабины, судорожно сжимая привязной ремень.

Миша хрипло крикнул из-под воздушной подушки:

— Шеф, вы в порядке?!

Сашка медленно разлепил пересохшие губы:

— С вами, Миша, я как за каменной стеной… Великой, китайской, мать вашу етти!..

Я дернул ручку двери, но Миша уже ожил, задвигался, заорал:

— Из машины не выходить!.. — И завопил в рацию: — Тревога один! Нападение! Прикройте лимузин…

Конвой и сам уже включился. Передний джип стал быстро сдавать назад и закрыл разбитый автомобиль справа, а концевой «форд-экспедишен» влетел на тротуар слева и загородил его со стороны проезжей части. Из машин высыпали ребята с короткими автоматами «узи», окружили «мерседес», ошарашенно оглядываясь по сторонам.

Телохранитель Миша выпрыгнул наружу, что-то кричал своей силовой обслуге, потом растворил заднюю дверь в «мерсе» так, что получился проход в джип шириной в один шажок. Миша встал на подножку джипа и наклонился над лимузином — он перекрывал своей спиной, как крышей, этот шаговый переход из машины в машину. Вот что такое настоящий самопожертвенный героизм!

Мише-телохранителю не повезло — он поздно родился, во время войны вполне мог стать Александром Матросовым.

Я сказал Хитрому Псу:

— Иди! Никто в нас больше стрелять не будет…

А Сашка уже нашел и нацепил снова свое потерянное на один миг лицо.

Поправил очки на переносице, усмехнулся:

— И зачем только я вожу тебя с собой, как талисман? — и полез в джип.

А я вдруг понял, что он не шутит. До этого момента я никак не мог сообразить, какого черта он таскает меня повсюду с собой. Оказывается, все удивительно просто — Хитрый Пес твердо рассчитал, что Коту в моем присутствии убить его гораздо труднее. А убивать меня за компанию с Сашкой не станет ни за что. Господи, какие естественные объяснения существуют для такой сложной материи, как дружеская ностальгия, сентиментальная память о прекрасном общем прошлом!

Ну что же, хорошо! Я согласен. Ведь в моем присутствии вам и Кота будет убить не так-то просто.

Я сказал охраннику:

— Миша, слезай оттуда. Не смеши народ! Дай пройти…

Миша, еще тяжелее дыша, озабоченно ответил:

— Хорошо, что он с одного выстрела промахнулся. Но ведь…

Я отодвинул его и сказал Сашке:

— Он не промахнулся. Ты это понимаешь? Он стрелял в колесо!

— Я на это надеюсь, — хмыкнул Сашка. — Что хотел сказать, на что намекал?

— Он предупреждал. Это печать на дискетку… Кот знает, что ты ее боишься.

— Ага, — кивнул Хитрый Пес. — Возможно.

Потом повернулся к Мише:

— Быстро втащите «мерседес» во двор. Журналюгам — информации никакой. Если что-то просочится в газеты, отвечать, что случайно лопнула шина. Доложи Сафонову, и к вечеру дайте результаты.

— Слушаюсь, Александр Игнатьич, — сказал Миша. — Вы пресс-конференцию перенесете?

— Ни в коем случае! Через сорок минут выезжаем.

— Катастрофа! Я всерьез опасаюсь, Александр Игнатьич, что ситуация на рынке становится неуправляемой, — тараща от возбуждения наливные глаза, говорил Палей. — По-моему, биржу, как перегретый реактор, несет вразнос…

— Ничего страшного, — ровно сказал я. — Нам к Чернобылям не привыкать.

Я не хотел, чтобы от волнения его быстрые шарящие зыркала выскочили из черепа и шлепнулись на мой стол парой черных скользких головастиков. Он был мне неприятен.

И сам я был себе противен — уходя, рассасываясь помаленьку, пережитый животный ужас выпадал во мне ядовитым шлаком злобы и презрения ко всему этому недостоверному марионеточному миру.

Молодец, Кот! Сволочь! Он смог наконец напугать по-настоящему. Не тревогой, не боязливым опасением, не тоскливым ощущением подступающей беды, а реальным грохотом наезжающей смерти.

Как безвольно, как неподконтрольно и бессильно волокло по асфальту нашу здоровенную бронированную колымагу! Вот тебе и безопасность! Вот тебе и весь хрен до копейки!

А если бы в движении на прямой? В разгоне? С ветерком — за сотню?

Был бы нам полный шандец.

— Я боюсь, что финансовая катастрофа может привести к государственному банкротству, — блекотал перепуганный Палей. — Это международный дефолт. А для нас в этом случае — крах!..

— Не бойтесь, дефолта не будет. Я договорился…

— С кем? — вперился в меня Палей.

— С апостолом Петром. Он там, наверху, выполняет те же функции, что и вы у нас в фирме. Уже спущено указание в Международный валютный фонд и в Мировой банк.