А Малетта подготовилась основательно. Наверное, вчера здесь ночевать осталась и поджидала нас с утра пораньше.

Наряду с мечущимися в голове суматошными мыслями проскальзывали и более трезвые, связанные с поиском выхода из данной ситуации. А ситуация-то была откровенно скверная. Ужасная просто!

— Пора повеселиться. — С многообещающей и какой-то маниакальной улыбкой Малетта подошла к застывшему каменным изваянием Лафотьеру.

— Не смей! — крикнула я и, попытавшись к ним приблизиться, наткнулась на невидимую преграду.

Неожиданно Малетта рассмеялась — громко, заливисто.

— Занятное зрелище, — отсмеявшись, бросила она. — Ты даже не понимаешь, кого защищаешь. Сама ведь желала ему смерти. Если это из-за того, что ты его фамильяр и погибнешь вместе с ним, тоже можешь не трепыхаться. Погибнешь в любом случае. Начнем!

Она вытянула перед собой руку, и по застывшему лицу Лафотьера пробежала судорога боли. Не знаю, чем это было вызвано, но мне эта боль не передалась. Вообще только сейчас обратила внимание на то, что и неподвижность мне не передавалась тоже, хотя, по идее, должна была.

Я не знала, каким образом Малетта собиралась возвратить мне воспоминания, перед тем как убить, но сделать это она намеревалась явно не сейчас, а позже. Не уверенная в том, что поступаю правильно, я все-таки решила рискнуть.

Круто развернувшись, поднесла ладони к алтарю. Поколебалась еще пару секунд, услышала от Малетты: «Нет, еще рано!» — поняла, что на правильном пути, и решительно коснулась чуть шершавого и теплого, как кошачий язык, камня.

Несколько долгих секунд ничего не происходило, а потом ладони вдруг обожгло — совсем как в тот раз, когда я попыталась взять кулон. Хотела вскрикнуть, но голос больше мне не принадлежал, как и тело, которым я перестала управлять. Сознание билось в нем запертой птицей до тех пор, пока его не подхватили мягкие волны, напрочь отделившие меня от реальности.

…Я шла той же тропинкой, что и этим утром. Миновала арки и фонтан, обошла каменную скульптуру, обогнула храм и, оказавшись на заднем дворе, увидела старую, широко раскинувшую скрюченные ветви секвойю. На одной из этих ветвей, совсем как в однажды приснившемся мне сне, сидела Акира. В свободном легком платье, с распущенными черными волосами и взглядом, направленным на меня, — цепким, проницательным, мудрым. Таким, какой может быть только у того, кто прожил далеко не одну сотню лет и пережил очень многое.

— Привет, Маргарита, — произнесла она голосом, очень похожим на мой, только чуть более низким и глубоким.

Я остановилась и вздрогнула.

Плохой, очень плохой признак разговаривать с самой собой! И не просто перед зеркалом или рассуждая вслух, а фактически наяву!

Может, я заработала шизофрению, притом уже давно? И вся эта грань мира, включая кошачьи уши, хвост, темных магов и спятивших давних подруг-сестер, — просто плод моей прогрессирующей болезни?

— Нет, ты не сошла с ума, — понимающе усмехнулась Акира.

Спрыгнув с дерева, она подошла ко мне, едва не заставив непроизвольно попятиться, и, глядя в глаза, произнесла:

— Просто ты — не я.

Где бы мы сейчас ни находились, здесь было очень тихо. Так тихо, что повисшая звенящая тишина казалась ощутимой буквально физически. А после последних слов Акиры стала еще плотнее.

Я подумала, что ослышалась.

— Ты не Акира, — прозвучало повторно. — Ты человеческое дитя по имени Маргарита, которой было суждено умереть через несколько дней после рождения.

Понятия не имею, каким чудом я осталась стоять на ногах, а не сползла потихоньку на землю. То есть сначала меня все убеждали, что я ликой, прожившая бог весть сколько лет, заставили в это поверить, а теперь оказывается, что я — просто «человеческое дитя»?

Ничего не понимаю!

— Но как же…

— У нас не так много времени, — оборвала меня Акира. — В отличие от Маты, я не могу позволить себе говорить долго. Поэтому я просто покажу.

С этими словами она обхватила мое лицо руками, заставляя смотреть ей в глаза, и надавила пальцами мне на виски.

И я увидела заполненную людьми площадь, в центре ее стоял эшафот, на который всходила одетая в черное девушка-кошка. Увидела накинутую на ее тонкую шею петлю и ощутила вспышку боли, когда она затянулась. Несколько долгих мгновений агонии — и чувство полета, в то время как оставшееся внизу тело рассыпалось на сотни эфирных частиц, которые вскоре растворились.

Гудящие где-то машины, простаивающие в вечных пробках, и мигающие светофоры. Подтаявший мартовский снег и крики, доносящиеся из палаты одного родильного отделения. Страх и отчаяние, вызванные пониманием того, что ничего не получилось. И еще больший страх, граничащий с трепетом, когда на границе жизни и смерти появилась она — девятихвостая белоснежная девушка, не имеющая возраста. Прародительница.

В ее глазах читались и сострадание, и укор.

Закон попытались нарушить, а значит, последует наказание.

Еще одно понимание: в качестве того самого наказания могут отобрать и последнюю, девятую жизнь.

Но этого не происходит. У Прародительницы свои далеко идущие планы.

Крик роженицы, который почему-то становится еще громче. Снова полет на сумасшедшей скорости, вереница разноцветных огней. Первый детский плач — и две накрепко сплетенные, сросшиеся, как деревце с деревцем, души.

Человека и ликой.

…Когда череда образов схлынула, я жадно вдохнула не имеющий запаха воздух и во все глаза воззрилась на Акиру.

— Как же так? — спросила у нее севшим голосом. — Получается, ты не переродилась и не ушла в Немирин, а продолжила жить как часть меня? Делить со мной тело?

— Я стала частью твоего подсознания, — кивнула Акира. — Но моя сила изменила тебя физически. Ты родилась точной копией меня. Тебе ведь всегда говорили, что ты не похожа ни на кого из родителей. Родственники еще иногда шутили, уж не взяли ли тебя из детского дома.

Я сглотнула — да, такое действительно было.

Снова стало нечем дышать. Наряду с терзающими меня чувствами изнутри грызла и обида: и в самом деле, как же так? Неужели я всю сознательную жизнь была лишь чужой тенью? А где в таком случае я? Где настоящая Маргарита? Какая она? Какой могла стать, если бы не так причудливо повернувшаяся судьба?

— Ты всегда была собой. — Похоже, Акира прекрасно читала мои мысли. — За исключением внешности. Пока мы были на той грани, я никак не могла себя проявлять. Просто наблюдала за тобой словно бы со стороны. Чувствовала все твои переживания, как свои. Я даже полюбила тебя. Наверное, это и стало моим искуплением — я ведь так давно разучилась любить… Долгое время я не могла осознать, что происходит. Прародительница не посвятила меня в свои намерения. Лишь совсем недавно стала что-то понимать, а по мере того, как ты училась управляться с моей силой, смогла приходить к тебе хотя бы в снах. И давать некоторые подсказки, черпая их из своих воспоминаний. Я училась существовать с тобой так же, как ты — со мной.