Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, птичка моя, я не собираюсь убивать Джея. Это было бы слишком прямолинейно. Я собираюсь дать ему закончить то, что он уже начал.
Она изложила Делайле историю, которую рассказал ей Клод, особо подчеркнув, что Софи с уверенностью приняла налетчика за Джея.
— Если Софи что-то втемяшится в ее милую головку, она не сможет держать язык за зубами, и он это знает. Это всего лишь вопрос времени, насколько я понимаю. Он же псих.
— Прости, что утомляю тебя унылыми доводами логики в такой момент, но ты не думала через суд наложить запрет на его вступление во владение компанией?
Маффин ничего не понимала в судебных запретах и не проявляла к подобным вещам никакого интереса. Она знала лишь одно: нужно найти слабое звено и давить на него, пока цепь не порвется. Черт, вот это действительно казалось ей идеально логичным.
Делайла по-прежнему стояла на краю бассейна, давая себе обсохнуть. «Чертова эксгибиционистка», — неприязненно подумала Маффин. Но правда состояла в том, что эта женщина пугала ее с самого начала — как тем, что спокойно принимала ее такой, какая она была со всеми обуревавшими ее желаниями, так и своей холодной красотой. Делайла была дерзкой и не страдала комплексами. Она была настоящей, это зрелище ужасало Маффин.
— Тебе не нужно полотенце? — спросила она.
Делайла лишь ухмыльнулась и пожала плечами, что произвело весьма впечатляющий эффект: у Маффин мурашки побежали по коже.
— Ну, так зачем же ты напиваешься? И о чем собираешься сожалеть до конца жизни?
Ах да, сожалеть. Маффин схватила бутылку и вскочила с шезлонга. Она весь день ничего не ела, и шампанское уже ударило ей в голову. Порывисто вздохнув, она подошла к открытой двери, ведущей на террасу, и рассеянно окинула взглядом комнату, которую Делайла называла гостевым уголком. Для Маффин она была чем-то вроде гостиной в стиле арт-деко, но что она, в конце концов, понимала? Она происходила из рабочей семьи. По сравнению с нормальным уровнем воды она была донной грязью.
— Маффин, думаю, я знаю, что ты замышляешь, и, полагаю, делаешь ошибку. В тех желаниях, которые тебя переполняют, нет ничего дурного. Ты заслуживаешь того, чтобы иметь все, чего хочешь.
Голос Делайлы звучал странно, она говорила с придыханием. Неожиданное сочувствие с ее стороны смутило Маффин. Она никогда не считала Делайлу особо чувствительной особой, но была тронута. Глубоко тронута. Глаза ее наполнились слезами, горло словно обожгло огнем.
— Я собираюсь сделать нечто настолько безумное, что сама не могу в это поверить, — сказала она. — Господи, помоги мне, да, я собираюсь это сделать.
— Эй, не горюй, — подбодрила ее Делайла. — Я знаю, что тебе нужно, в самом деле знаю.
— Что ты знаешь? — Маффин резко обернулась, недоумевая, что имеет в виду подруга, и застыла, потрясенная. Делайла стянула с себя купальник и совершенно голая лежала у ее ног прямо на кафельном пилу.
— Что ты делаешь? — ахнула Маффин.
— Разве ты говорила не о нас? Не о...
От испуга, от того, что догадалась, чем закончит фразу Делайла, Маффин начала икать.
— О сексе? Я говорила вовсе не об этом, хотя, наверное, могла бы. У меня с этим всегда было не слишком хорошо. — Она сделала еще один глоток прямо из бутылки и снова захлебнулась, но на этот раз слезами.
Делайла, казалось, не знала, посмеяться ли ей над подругой или поплакать вместе с ней. В конце концов, она встала и протянула руку:
— Отдай мне эту бутылку, Маффин, ты уже достаточно выпила.
Маффин отпрянула от нее и упала на колени, прижимая к груди шипящую бутылку. Полупьяная, полуиспуганная, она вдруг поняла, что находится на перепутье, но это касалось не Делайлы. Ни одна из дорог, которую предстояло выбрать, не вела к разгульной эротической связи с деловой партнершей. Зато одна, из них могла привести ее прямехонько в ад.
— Оденься-ка, птичка моя, — сказала она Делайле. — Речь не о нас. Речь о женщине, оказавшейся на грани самоубийства... или спасения. В настоящий момент я не могу точно сказать чего именно.
— Софи?! Ты там? — Эллен громко колотила в дверь дома. Она слышала, как внутри плачет ребенок, но никто не подходил к двери.
Было рано — только половина седьмого утра, но обычно Софи в это время уже вставала, чтобы подготовиться к приходу детей. Вероятно, плакавший внутри ребенок — Олберт. Мать обычно привозила его очень рано, следовательно, Софи должна была быть на месте и не спать, раз она его приняла.
Эллен собиралась было уже обойти домик сзади, когда услышала знакомый щелчок. Дверь отворилась, но всего на несколько дюймов.
— Олберт? — сказала Эллен, адресуясь к паре заплаканных карих глаз, выглядывавших в щелку.
— Я думаю, у Софи болит живот, — сказал ребенок так тихо, что она едва расслышала его.
— Олберт, отойди назад, милый, и позволь мне войти. — Эллен толкнула дверь плечом, моля Бога, чтобы она не была закрыта еще и на цепочку. К ее облегчению, дверь распахнулась, и она сразу же увидела то, на что указывал мальчик. Из кухни в коридор по щиколотку торчали голые ноги Софи. Видимо, она упала.
Поспешно закрывая дверь, Эллен спросила Олберта, что случилось. Она слышала, как в заднем дворике под дверью лаяла собака, это означало, что пса уже накормили и выпустили на улицу.
Эллен старалась не показывать ребенку, насколько испугана, но, дойдя до кухни и увидев Софи, распростертую на полу лицом вниз, поняла, что та без сознания.
Эллен присела, пощупала пульс — он был слабым, но ровным. Стараясь говорить спокойно, она спросила у Олберта:
— Софи упала? Она обо что-то споткнулась? Или поперхнулась едой?
— Да, навелно. — Мальчик пожал плечиками, и глаза его стали снова наполняться слезами. — Она заснула, пока я сидел на голске. Она поплавится?
Ребенок явно не видел, что случилось, и Эллен не хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым.
— Пойдем, — сказала она, стараясь придать голосу бодрость. — Займись-ка картинкой-загадкой, которую мы начали вчера.
Несколько минут спустя, сидя на полу рядом с Софи в ожидании прибытия «скорой», она вдруг сообразила, что не спросила у Олберта, был ли в доме кто-нибудь еще сегодня утром. Софи рассказала ей о нападении и просила тщательнее закрывать двери. Она боялась, что тот человек может вернуться.
Софи очнулась на больничной койке, занавешенной темно-зелеными полотнищами. По пластиковым манжетам на запястьях и шумной суете снаружи она догадалась, что находится в палате отделения «Скорой помощи».
Она не могла понять, почему ее сюда привезли, потому что не чувствовала никакой боли — только тупую пульсацию в затылке и не помнила ничего, кроме того, как ее крохотная кухонька закружилась у нее перед глазами, как колесо аттракциона. В остальном в голове была полная пустота.