— Да, конечно, — ответил он. — Сообщу. А какими проблемами?

— Да вот решил спасти мир, — сообщил я. — Все равно зима, делать нечего…

Он ухмыльнулся.

— Идите отдыхайте, брат паладин и сэр Ричард. Вас позовут сразу, как только настоятель освободится.

Я кивнул и свернул в коридор, что ведет к кельям монахов. Вообще-то брат Жак и не должен быть простым, это же самый первый барьер по отсеиванию. Он может отказать любому, апелляцию подать некому, потому он наверняка чем-то да обладает.

Бобик с удовольствием разлегся у порога, теперь будем отдыхать эту ночь, завтрашний день и еще ночь, но едва он опустил голову на пол, как в дверь деликатно постучали.

— Открыто! — сказал я.

В дверь опасливо заглянул Жильберт, бледный и умеренно трепещущий.

— Брат паладин…

— Заходи, — пригласил я. — Тебя уже обнюхали и признали чересчур костлявым.

— А вдруг он проголодался в дороге? — возразил он. — Брат паладин, отец настоятель ждет вас у себя.

Я вскочил.

— Ура! Все начинает ускоряться. Пойдем, пока не передумали.

Бобик посмотрел нам вслед с неудовольствием, но не стал даже поворачиваться на другой бок, снова уронил голову и заснул, крепко, но чутко.

Жильберт поглядывал на меня с вопросом в глазах, но я помалкивал, так дошли до кабинета настоятеля. На этот раз никто ничего не спрашивал, передо мной с поклоном распахнули двери, один из помощников аббата что-то сказал в спину крайне учтиво-любезное.

Я перешагнул порог, слегка дернулся. Сигизмунд уже сидит на стуле напротив аббата Бенедария, правда, на самом краешке, на лице готовность вскочить в любое мгновение и поклониться.

Аббат повернул в мою сторону черепашье лицо, прошамкал устало:

— А вот и брат паладин… Благодарим вас, брат, что отыскали так быстро нашего доблестного брата и доставили его незамедлительно!

— Да он и не особенно упирался, — сказал я. — Так, совсем чуточку…

Сигизмунд вскричал:

— Отец Бенедарий, это неправда! Я не упирался! С чего бы я упирался? Я совсем не упирался!

Аббат ему улыбнулся, а на меня бросил взгляд, полный ласкового укора, мол, с юным паладином шутить не стоит, слишком честен, а любые шуточки имеют в своей основе либо хитрость, либо двойное истолкование.

— Отец Бенедарий, — сказал я, — введите меня сразу в курс дела. Думаю, кстати, брат Сигизмунд знает об этом еще меньше меня. Что там внизу? От чего отгораживаетесь?.. Вернее, от чего отгораживаемся, потому что я сейчас с вами и тоже как бы один из.

Аббат затих, потемнел, стал еще меньше ростом.

— Внизу, — проговорил он дрожащим голосом, — тьма. Даже Тьма!.. Не знаю, извечная или же это случилось по ошибке кого-то из старших братьев? Если и так, то это было очень давно.

— Насколько давно? — спросил я.

— Еще до Первых Войн Магов.

— Ого, — сказал я невольно. — Храм уже был?

Он ответил уклончиво:

— Не совсем таким, как сейчас. Но пещеры уже были. Хоть и не так много.

— И не такие огромные, — согласился я. — Хорошо, но я же паладин или хто?.. Разве не должен вести неустанную войну супротив?..

Сигизмунд посмотрел на меня с надеждой, сам не решается разговаривать с аббатом по своей инициативе, младшие должны только отвечать на вопросы старших.

Аббат сказал с тяжким вздохом:

— Брат паладин… Не люблю говорить неприятные вещи, но вы напрашиваетесь на порку. Ваша святость паладина, которой так бахвалитесь, все равно что свеча рядом с пылающим солнцем наших старших братьев! Далеко вашей святости до их святости, очень далеко. Как муравью у подножия горы до ее вершины. И то, как вы знаете, старшие братья не рискуют опускаться в нижние пещеры. Как вы должны понять, не из трусости.

— Ну да, — согласился я, — чего трусить, если душа все равно бессмертна.

— Вот-вот! Если они одолеть не могут, то что можете вы?

— С моей куцей святостью, — пробормотал я. — Ну да, конечно. Это да, нужно будет потрудиться. Может быть, даже вспотеть… Сиг, ты как?

Сигизмунд ответил незамедлительно:

— Сэр Ричард, только прикажите!

Аббат посмотрел на него и тяжело вздохнул.

— Уже полночь, — сказал он дряблым голосом. — Отправляйтесь спать. А утром, возможно, будем готовы на некоторые… добавочные действия. Контрмеры, если можно так сказать.

Остаток ночи я ломал голову, стараясь догадаться, что же это за контрмеры, если видно, насколько их всех страшит сама возможность падения защитной стены из двойного слоя святости.

Трижды проваливался в сон и тут же просыпался с сильно стучащим сердцем. Бобик сперва поднимал голову и смотрел с изумлением, потом потянулся всласть, вытянулся и заснул, уже не обращая внимания на мои мерехлюндии и повышенный вертеризм.

Утром, когда уже не кричали петухи и не звонил колокол, я оделся и тихо выскользнул из кельи, прошел вдоль стенки по коридору, а там по залам пробрался навстречу свежему морозному воздуху, чье присутствие ощущается уже в первом же зале, примыкающем к холлу.

Во дворе темное небо с краешком луны, таинственно поблескивающий снежок под ногами, отдалившийся грохот в небе, словно тоже ждет восхода солнца…

В конюшне арбогастр вскинул голову, выходя из спячки, которая ставит в тупик ухаживающих за ним и другими конями монахов: а живой ли этот конь, легонько ржанул, потянулся ко мне, дыхнув горячим, как у дракона, воздухом.

Я погладил по аристократически вытянутой морде с филигранно вырезанными ноздрями, просто произведение искусства, поцеловал в нос и сказал тихонько:

— Скоро уберемся отсюда. Что-то здесь не совсем то, что хотелось.

Он внимательно, хоть и слегка свысока наблюдал, как я роюсь в седельном мешке. Еще когда прибыли в Храм Истины, я просто расседлал арбогастра и все оставил там же, в конюшне: седло, потничок, попону, всю сбрую, даже седельный мешок, объяснив, что в стены святого монастыря негоже заносить мирские вещи, пусть даже личные, что монахи приняли с полнейшим одобрением и сразу выдали мне монашескую робу.

Я перебрал всякие штуки, начиная с медного кастета, подаренного отцом Дитрихом, и кончая украденной у горных эльфов мелочью, все аккуратно сложил обратно, только корону Повелителя Темного Мира сунул в широкий карман, пришитый изнутри к рясе. Карманы, кстати, первыми придумали и начали использовать тоже монахи, бенедиктинцы.

Она там некоторое время выпирала острыми зубчиками, хотя вообще-то не корона в классическом виде — широкий обод с высокими копьеобразными клинышками, а больше похожа на корону императоров, то есть золотой венец в виде лавровых листьев, но вскоре я привык и перестал обращать внимание, чем у меня забиты карманы.